Стоявший позади Княжича казак, высунув из-за его спины свою черноволосую, раскосую личину, шутливо заявил:
– Ты, ваша милость, речи есаула нашего в голову особо не бери, он на татарах помешанный чуток. Как только перепьет, они ему мерещиться начинают. Раз на гулянке за ордынца меня принял, так с саблей гнал до самого Дону, пришлось аж на тот берег плыть, только тем и спасся.
Веселье, всколыхнувшее толпу, казалось, остудило накал страстей. Все последующие вопросы были малозначительны, и Новосильцев легко находил на них ответ. Княжич, изумленный тем, что царев посланник знает его по имени и наслышан даже о разбойных Ванькиных делах, тоже более не нарушал спокойствия. Но не тут-то было. Громом среди ясного неба прозвучал для князя Дмитрия спокойный голос Ивана Кольцо, хранившего доселе полное молчание.
– Ну и что же, князь, за все за это будет нам?
Сметливый Новосильцев сразу понял – настоящая схватка за казачьи умы и души только начинается и главным противником его в ней станет разбойный атаман. Стараясь не выказывать своего беспокойства, он столь же бесстрастно вопросил:
– Как прикажешь понимать тебя?
– Да очень просто, – по-прежнему невозмутимо ответил тот. – Какую царь сулит казачеству награду за службу воинскую? Слов красивых, очень даже правильных тобой в избытке было сказано. Одного лишь я не уразумел, чем платить твой Грозный-государь за нашу кровь собирается? Шляхту я не понаслышке знаю, на редкость народ поганый, но ни в трусости, ни в неумении ратном поляков не упрекнешь. Ежели без похвальбы сказать, то в доблести они и нам, казакам не уступят. Так что, князь, зовешь ты моих братьев на дело шибко кровавое. Коли половина станичников до дому живыми возвернутся, уже можно считать – господь великую к ним милость проявил.
Заметив, как помрачнел посланник государев, Кольцо уже запальчиво продолжил:
– Ты не думай, я не из корысти этот разговор веду, просто жажду справедливости. Ведь даже псу сторожевому, когда он от волков овец отару защитил, кусок сладкий полагается, но нам, как погляжу, и этого никто не обещает. Чего там царь с боярами сулит – провинности былые позабыть? Так ведь мы не мужики, мы воины вольные, не сохой, а саблей хлеб свой добываем. Стало быть, все те, кто уцелеет, рано или поздно вновь на Волгу за зипуном отправятся. И как тогда? Опять мы станем воры и разбойники, вновь петля да плаха по нам заплачут. Что на это, князь, ты мне ответишь?
Новосильцев глубоко вдохнул, словно собираясь прыгнуть в омут, затем отчаянно взмахнул рукой, не хуже Ваньки Княжича и, движимый не изменившим ему трезвым разумом, а душевным порывом, заговорил, не выбирая слов, не думая о возможных для него последствиях:
