– Только я почувствую запах прежних времен, моей ноги здесь не будет! – Ципа смотрела не на Маргариту – на Скоробеева. Гнев, звучавший в ее голосе, превосходил негодование Скоробеева многократно. Это была расплавленная сталь, готовая испарить любого во мгновение ока, когда у Скоробеева температура едва достигала уровня белого каления. – Я не позволю использовать свое имя в грязных делах!
– Кадя, да я тоже, я же говорю, – вмиг пасуя перед ней, вновь забормотал Скоробеев. – Я и говорю, ничего такого… что ты! Что нужно, – перевел он взгляд на Маргариту и даже шагнул к ней, в глазах его Маргарита прочла беспощадное требование брать все на себя и не сметь фардыбачить, – что нужно, чтобы Аркадия Серапионовна беспрепятственно могла пойти куда ей требуется?
Он прекрасно знал сам, что нужно. И Маргарита могла указать ему на это. Но запас ее возможностей противостоять Скоробееву был исчерпан.
– Нужен личный пропуск, – коротко сказала она.
– Какой личный пропуск? Рита, давай яснее! – Скоробеев почти кричал.
– Такой же, как у вас. Или, в крайнем случае, у меня.
Скоробеев по своему пропуску мог свободно пройти даже в Кремль, Маргариту по ее пропуску в Кремль не пропустили бы.
– Так почему у Аркадии Серапионовны его нет?! – вопросил Скоробеев.
Это уже было слишком. Словно иметь или не иметь Ципе пропуск зависело от Маргариты!
– А у кого он есть из других членов комиссии? – спросила она.
У нее возникло впечатление – она как бы поставила своим вопросом перед Скоробеевым стену. Он налетел на нее – и остановился. Остановкой было его молчание. Смотрел на Маргариту бешеным, раскаленным взглядом и молчал.
– У Аркадии Серапионовны такой пропуск должен быть! – произнес он затем.
Скоробеев не перемахнул через стену, не обошел, он проник сквозь нее – словно какой-нибудь иллюзионист. И в тоне его было такое, что уже окончательно лишало всякого смысла возможные Маргаритины объяснения.
– Займись этим вопросом! – добавил Скоробеев, быстро глянув перед тем на Ципу.
Лицо у Ципы дышало радостным ублаготворением.
Доктор наук, профессор, директор института, у которого накануне был день рождения, пришел с сумкой, полной бутылок и снеди.
– Ритулечка, организуем? – передавая ей сумку, принял он ухарский вид.
– Нет сомнений, – отозвалась она, демонстрируя ответной залихватскостью тона предстоящее удовольствие.
На самом деле никакого удовольствия от этих застолий она теперь не получала. Уже почти годовой давности крик Скоробеева: «Ты кто такая?!» – стоял в ушах, не исчезал, как ни силилась избавиться от него, и все отравлял. Она не чувствовала больше того единения с ними со всеми, какое было поначалу, той прежней полноты жизни, сидела с ними за столом – и все было чуждо, не вбирало в себя, напротив – отторгало. Хотелось, чтобы застолье скорей закончилось, в машину – и домой.
