– А чего ты хочешь? – пожала плечами Люська. – Здесь экология хорошая. Это раньше в получасе езды от Москвы была дача. А сейчас какая же это дача? Такая же Москва. Как и не уезжал. А народ уже замучился дышать выхлопными газами, вот и рвется на природу. Ты только глянь, Любка, какая шикарная здесь природа!
Природа и впрямь была что надо. Хотя зелень уже не радовала глаз своей яркостью, зато царило почти что осеннее умиротворение. Поля были скошены, повсюду лежали катушки сена, напоминающие гигантские веретена. Словно бы в кустах притаилась огромная прялка, и все это великолепие приготовлено было лишь для того, чтобы всю зиму ткать зеленое полотно, а потом по весне накинуть его на оголившиеся от снега поля. Солнце уже не палило, от него шел приятный жар, как от остывающего костра, хотелось свернуться калачиком и задремать, вдыхая пряный травяной воздух. Скошенная трава пахнет по-особенному, все запахи лета, казалось, собрались здесь. И грустно и сладко, и тревожно и радостно, и больно, и возвышенно…
– О чем задумалась? – Люська ущипнула ее за бок, и Люба невольно подпрыгнула:
– Что у тебя за привычка! То пинаешься, то щиплешься!
– А ты не спи! А то поворот проскочим!
Поворот они и в самом деле едва не проскочили. Деревенька называлась ласково – Зоренька. А дом под номером семь стоял на самой ее окраине. Большая часть десяти соток, на которых раскинулись владения Анфисы Платоновны, утопали в глубокой тени. Огромные березы на участке не вырубили, а напротив, любовно обкашивали.
– И что ее заставляет все лето кормить здесь комаров? – пробурчала Люська, вылезая из машины. – С ее-то деньжищами!
Да, уж чего-чего, а комарья здесь хватало!
– С какими такими деньжищами? – Люба на всякий случай поставила машину на сигнализацию.
– Папаша ее нахапал. Поделился, небось. Девка чокнутая, так что ты поаккуратнее.
– Я?!
Люська уже нетерпеливо шагала к распахнутой калитке. Похоже, Анфиса Платоновна куда-то отлучилась. Когда они толкнулись в дверь, чтобы это проверить, та без проблем открылась. В доме было прохладно и пусто.
– Во люди! – покачала головой Люська. – Заходи, кто хочешь, бери, чего хочешь.
– Да что тут брать-то? – Люба огляделась.
Мебель была ровесницей самого дома. Таких раритетов, как у Иваныча, конечно, не наблюдалось, но все атрибуты так называемого «совка» были налицо. Стенка с хрусталем, за которым ломились в очередях еще Любины мама с бабушкой, ковер на полу из той же серии, люстра с висюльками из чешского стекла, стопка старых пожелтевших газет на колченогой этажерке в углу. Видимо прежние хозяева свезли сюда всю мебель из городской квартиры перед тем, как делать ремонт. А потом продали дом дочке Платона Большакова. Вместе с упомянутой мебелью. Анфиса же Платоновна ремонтом так и не озаботилась. Равно как и своим бытом. Едой в доме не пахло, в углах висела паутина, на полках этажерки скопилась пыль.
