– Погодите, поручик! Чуть не забыл вам сказать. С этой вакханалией невозможно упомнить всего… О вашей судьбе ведь здесь справлялись.
– Вот как? – удивился Николай. – Кто же?
– Молодая очаровательная особа. Сестра милосердия из нашего лазарета. Я как раз навещал там наших раненых, и она подошла спросить, не знаю ли я что-либо о вас. Имя её я забыл… – полковник слегка наморщил лоб. – Что-то тургеневское, кажется…
– Калитина, – выдохнул Вигель. – Таня! Стало быть, она здесь?
– Здесь. А позволите, поручик, поинтересоваться, кто она вам? Невеста?
– Надеюсь, что да, – ответил Николай.
– В таком случае примите мои поздравления, – Митрофан Осипович чуть улыбнулся, словно пружина ненадолго ослабла. – Идите, поручик! Обрадуйте её.
– Слушаюсь, господин полковник! – радостно отозвался Вигель.
Из штаба Николай почти бежал по заснеженным улицам Новочеркасска, иногда ловя себя на том, что забывает отдавать честь то и дело попадавшимся навстречу старшим офицерам, пьянея от нечаянной радости и ещё не вполне веря ей, ещё смутно боясь – нет ли ошибки. Но права, тысячу раз права была добрая старая Анна Степановна: чудеса ещё не перевелись на свете! Ту, от которой, как казалось, отделяли тысячи вёрст, оказалась вдруг рядом! И стоя в коридоре лазарета, Вигель вновь после многих месяцев разлуки сжимал её руки, вглядывался в сияющее радостью, влажное от слёз лицо, слышал любимый голос, шепчущий счастливо и прерывисто от волнения:
– Такой же… Совсем такой же… Я была уверена, что ты жив! Я знала, что ещё непременно увижу тебя.
Спохватившись и застеснявшись проходивших мимо людей, Таня покраснела, потянула Николая за руку:
– Пойдём, пойдём в мою комнату. Нехорошо здесь – люди ходят… Идём!
Она отвела Вигеля в небольшую, опрятную комнату, в углу которой теплилась лампада перед иконой «Умягчение злых сердец», усадила на край узкой кровати, а сама опустилась напротив на стул. Николай с нежность узнал её стыдливость: многое повидала сестра Калитина, а смущалась, как ребёнок – не бросится на шею, не прильнёт к груди. А хотелось Вигелю обнять её крепко, не так – едва-едва – как перед тем в коридоре, на людях, и целовать жарко! Но не смел и не сердился от этого ничуть, а умилялся её детской застенчивости, становившейся всё более редкой в женщинах… Несколько минут молчали оба. Таня осторожно коснулась его падающих на лоб светлых волос:
– У тебя седина появилась…
– Скоро буду белее, чем генерал Алексеев, – пошутил Николай, поцеловав протянутую руку. – Таня, ты какими судьбами оказалась здесь? Светлый мой человечек, если бы ты знала, сколько раз мне снилась наша встреча, и я просыпался в отчаянии от того, что ты так далеко – в Москве, куда отрезаны все пути! Когда полковник мне сказал о тебе, я поверить не мог.
