– Вы это не всерьёз! – воскликнула Рива.
– Давеча я в газете прочёл, будто один мальчик донёс на родителя, что тот помогает кулакам, и того расстреляли. Почему вы не дрожите от ужаса, Рива Исааковна? По-моему, никакой существенной разницы между этими двумя деяниями нет.
– Вы сами не понимаете, что говорите! – воскликнул Коля. – Один мальчик исполнил свой гражданский долг, а другой обычный уголовник!
– Разница между Иудой и Каином и только, – пожал плечами Жиганов. – Прокляты оба.
– Ты или дурак, Ваня, или… – Любавин развёл руками. – Замолчи лучше, послушай совета.
– Да зачем же мне молчать? Кругом люди порядочные, культурные – не выдадут. Ну, а коли выдадут, Бог им судья. Ты, Лёня, мне рот-то не заслоняй. Фельетон, говоришь, напишешь, про убийцу малолетнего? Ну-ну, напиши. Только прежде своих мертвецов сочти.
– О чём это ты?
– А о тех, кого вы тут все травили так яростно, как гончие зайца. Писатели… В гончих для затравки поднятой дичи превратились, туда же, лезут в учителя народные… Что? – Жиганов прищурился и опрокинул очередную рюмку. – Не по нутру вам моя сермяжная правда? То-то же! Хуже горькой редьки она для вас, поэтому ничего вы не напишите! Так-то! Простите, если испортил аппетит, – он поднялся, слегка поклонился. – Благодарствуйте за угощение, ваше высокородие! Прощевайте!
Едва дебошир к общему облегчению удалился, как Рива гневно набросилась на Любавина:
– Зачем вы привели его сюда, Леонид Яковлевич?
– Затем, что Ваня – совершенно замечательный типаж. Знаете, такой русский бунтарь. Стенька Разин! Он оскорбляет всех на каждом шагу, меня, как вы заметили, в том числе, но я не обижаюсь на него. Он мне интересен. Увы, интересный, оригинальный человек в наше время строгих форм – редкая диковина. Вот, я и наблюдаю за ним, покуда он ещё не очутился там, где рано или поздно непременно очутится.
– Учтите на будущее, что нам подобные диковины не интересны, – сухо сказал Дир, чувствуя, как от раздражения закололо печень.
– Напрасно, Константин Кириллович. Вам, как крупному художнику, должны быть важны самые разные человеческие типы. Ведь они умножают тона наших палитр!
– А я и не подозревал в вас такого добродушия, – заметил Дир.
– Это не добродушие, а корысть. Ваня – человек большого таланта. Только при его хаотической жизни большого и цельного плода этот талант дать не может, зато немало полезного дичка стрясти с него в свою суму можно. Я его подкармливаю, так как он всегда без гроша, а он исправно пополняет мой портфель различными полезными в моём хозяйстве идеями и отрывками.
