Стрела прошелестела беззвучно, и поражённый в самое сердце, матрос тут же свалился подкошенный точным выстрелом. Часовые даже не заметили смерти товарища. Но, тут же, попадали сами от разящих стрел. Костры в миг залили водой метнувшиеся мрачные тени, а с моря подплыли легкие лодочки тавров, словно гвардейская флотилия, и пошли мускулистые воины на абордаж со страшными устрашающими возгласами атаки, словно ревущие ритуальны быки под ударами острых аккинаков.
Команда, ослеплённая темнотой, оглушённая неистовыми криками, разморенная сладким и липким сном, никак не могла придти в боевой ритм, и сразу моряки и гоплиты падали поверженные или смертельно раненные.
А бой продолжался, только не в пользу дорийцев, а во славу местных аборигенов, набравших силу и мощь среди родных зелёных гор, напитавших их тела крепким здоровьем.
И ещё внезапность, чёткий план сражения, знакомые и милые уголки земли, все способствовало успешной атаки, А море светилось лазурью, искрилось серебряным свечением. Громадные утёсы, страшные, изуродованные, непроницаемые чернотой и изорванные формой, словно гигантские воины-тени, шагнули с обеих сторон в сторону корабля, стонущего от яростных криков нападающих и обречённых стонов погибающих. В раз вспыхнули костры на берегу, освещая бегущих и плывущих греческих моряков, преследуемые воинственными таврами.
А красная колдовская луна, появившаяся из-за туч, словно по чьему-то священному велению, осветила беломраморную лестницу и внезапно открывшийся величественный храм с сорока стройными колоннами, где золотыми обводами очерчивался сверкающий силуэт богини Девы в драгоценной тунике.
– Прими богиня наши жертвы и дары! – раздался громовой голос сильного мужа и таврского царя Феопанта и звучным эхом пролетел по лагуне.
А на эшафот подводили пленных моряков-дорийцев, где Ифигения невозмутимо стояла и молилась, пока палач отсекал головы чужестранцам, посмевшим приплыть и ступить на землю свободных тавров.
Что-то страшное и свирепое было в священнодействие, когда на поклон прекрасной богини приносили человеческие жертвы.
Вот почему алым цветом отливали окровавленные камни яшмы, будто напитавшись кровью убиенных. И застыла навечно горячая кровь греков в скалах и легендах, захваченных в плен лихой атакой тавров, даже не владевших высоким военным искусством. И обидная слеза плачет и убивается за далёким прошлым родного края, хотя окружающее настоящее горькое и печальное, когда сердце тоже разрывается.
