Изабелла отпрянула в удивлении от услышанного и затем радостно рассмеялась:
– Не знаю, что и сказать! Это важное и почетное поручение, и надо будет столько всего сделать.
Она стала думать о том, чем наполнить свадебный сундук, о новых нарядах и о приданом, о том, как обустроить жилище Иоанны на новом месте. Генрих не позволит Алиеноре заняться всем этим, не стоит и надеяться. Тут, чтобы не заплакать снова, Изабелла поспешила отвлечься от мыслей о королеве.
– О да, дел предстоит немало, только пока прошу тебя ничего не рассказывать, – предупредил ее Амлен. – Не привлекай лишнего внимания большими сборами.
– Я и не собиралась! – вознегодовала Изабелла. – Ты же знаешь, я умею хранить секреты!
– Знаю, знаю, – замахал на нее Амлен, а затем ухмыльнулся. – Кажется, у тебя будет чудесная возможность приобрести для дома шелка и гобелены из сицилийских мастерских, а?
Изабелла шутливо погрозила супругу пальцем:
– У меня такое ощущение, будто ты кормишь меня сладостями, чтобы успокоить.
– И что в этом дурного? Если ты рада, то рад и я, потому что в доме моем царит гармония, а ее я ценю превыше всего остального.
– Я тоже ее ценю. – Она виновато склонила голову. – Прости меня.
– За что? За то, что у тебя нежное сердце? – Он аккуратно приподнял ее голову за подбородок и поцеловал. – И его я тоже ценю.
Изабелла прильнула к нему, отвечая на поцелуй, и потом снова выпрямилась:
– Ты утверждаешь, что это пройдет, но сказать легче, чем сделать. Как мне быть с Алиенорой?
Амлен был прагматиком.
– Никак. Пусть сначала осядет пыль. У Алиеноры не так много союзников, чтобы отказываться от твоей дружбы и совета. Подожди, и она сама придет к тебе, только не рассчитывай на извинения. Ни Алиенора, ни Генрих не умеют признавать свою вину.
Изабелла отогнала собаку, уселась супругу на колени и обняла его.
– Я не хочу, чтобы с нами случилось то же, что с ними, – решительно проговорила она. – Не хочу, чтобы наши пути разошлись и мы пошли каждый своей дорогой, затаив друг на друга обиду.
Амлен обнял жену за талию:
– Под надгробной плитой мы все будем лежать в одиночестве, но при жизни ты и я соединились и стали одной плотью, и наши дети тому доказательство. Я не Генрих, ты не Алиенора – избави Бог!
Они легли в постель и занимались любовью долго и нежно, что в последние месяцы случалось нечасто, ибо привычные заботы и придворная жизнь не оставляли ни времени, ни сил для подобного выражения чувств. Заснули они, сплетясь телами, словно и правда были половинками одного целого.
