Может быть, потенциальных усыновителей отпугивала моя, мягко говоря, странноватая внешность? Не знаю, каким был цвет волос у моих биородителей, а у меня они были совершенно седые. Да-да – не светлые, не белокурые, не золотистые – однозначно седые. При почти чёрной радужке глаз смотрелось это… мягко говоря … странновато. Прибавьте к этому телосложение крепыша из Бухенвальда и вечные тёмные круги под глазами. Фильм ужасов отдыхает. Понимаю, что на семейной фотографии я смотрелся бы органично только в семейке Адамс, но они, увы, в нашем детдоме в качестве усыновителей так и не появились.
Так что пришлось оставить напрасные надежды. Чем старше я становился, тем меньше была вероятность, что меня усыновят вообще. Но меня это не слишком огорчало. Семьи я никогда не знал, а детские дома, в которые я попадал, были не самыми плохими – воспитатели ни над кем не издевались, голодом не морили, в карцер не сажали, кормили и одевали нормально, даже пару раз возили отдыхать к морю. Старшие меня особо не задирали – то ли боялись, что пришибут ненароком, то ли бить такую вечную дохлость, как я, им было просто западло. Так я и рос потихонечку, пока мне не исполнилось шестнадцать лет. Я учился в десятом классе, учился хорошо, надеялся, что после школы могу поступить в институт, да квартира мне светила от государства, как круглому и стопроцентному сироте. Понятно, что шикарные апартаменты мне никто не даст, но свой угол, в который можно прийти и отгородиться от всех… Меня только тот поймёт, кто всю жизнь жил на виду – а именно так живут все детдомовские.
Но не получил я квартиры. Я и школу, честно говоря, не закончил.
А всё начиналось очень мило и радужно – меня, как лучшего ученика, вдруг, откуда ни возьмись, зачислили в элитную гимназию. На бюджетное место. Воспитатели в детдоме были за меня рады, другим в пример ставили. Только вот в новой школе у меня не срослось. Не срослось в том смысле, что богатеньким деткам очень нужен был мальчик для битья. Но я, хоть и мелкий, и дохлый, сдаваться не собирался. Нет, в основном мне удавалось вовремя сделать ноги с места грядущей расправы – а бегаю я быстро, но и подраться пришлось. Естественно, били в основном меня, но я умудрился отмахнуться так удачно, что родители моих обидчиков явились в гимназию принести на детдомовское чмо коллективную жалобу. Однако разбираться в гимназии воспиталки отрядили единственного мужчину в детдоме, если не считать кочегара дяди Лёши – нашего трудовика Степана Михалыча. А он, узрев троих «побитых» мною двухметроворостых детинушек, поинтересовался у родителей, не стыдно ли им жаловаться. Ибо самому мелкому из избитых чад моя макушка приходилась где-то в районе бицепса.
