– Илья, как дела?! – неожиданно раздаётся у меня за спиной.
Я оборачиваюсь – прямо рядом, сверкая лучезарной улыбкой и подбоченясь, словно разбитная колхозница, стоит Кимберли.
– Как ты себя чувствуешь? – она вальяжно прислоняется к дверному косяку, и я с досадой догадываюсь, что это вовсе не минутный разговор.
Что за назойливая непринуждённость?
– Эм… Спасибо. Всё нормально.
Ситуации, в которых малознакомые люди навязчиво пытаются "to be nice"[13], мне неприятны и, как правило, напрягают. А тем более сейчас, когда больше всего хочется, чтобы от меня, наконец, отстали.
– Что-то у тебя помятое лицо… – она пристально присматривается. – Знаешь, ты выглядишь как-то не очень. Ты хорошо спишь?
– Я… мм… ээ… – я кошусь на Тима, который, прикинувшись шлангом, ковыряется в недоломанном компьютере.
– Понимаю-понимаю, бурная молодёжная жизнь, night fever[14], верно? – продолжает она, фамильярно подмигивая.
Выражение "night fever" всегда пробуждало во мне омерзение, а в контексте с этой бесцеремонно клеящей меня бабищей и вовсе вызывает тошнотворные спазмы. Хочется поскорей куда-то деться, но в комнате так тесно, что если я встану, то упрусь в её сиськи, призывно выпирающие из глубокого декольте.
– Послушайте, Кимберли…
– Можешь называть меня Ким, – ласково проворковала офис-менеджер.
– Благодарю. Так вот, Кимберли, меня не интересуют дискотеки и наркотические препараты. Я увлекаюсь древнегреческой философией и творчеством Достоевского.
– О-о, Достоевский! – она округляет губы и вскидывает выщипанные брови. – Как интересно! Я в школе читала "Преступление и наказание".
На ум приходит адаптированное издание карманного формата страниц эдак на двадцать. Но то, с какой лёгкостью она сметает мои фортификационные укрепления, окончательно выводит меня из равновесия, и в припадке какого-то помутнения рассудка я произношу следующую фразу:
– А… вы помните, что студент сделал со старушкой?
– О да. Это ужасно! – как ни в чём не бывало отвечает Кимберли, изображая растроганную гримасу.
Приблизительно в таком духе продолжается терзание моей бедной и без того расшатанной всевозможными излишествами психики. Минут через пятнадцать, натешившись и решив, что для первого раза вполне достаточно, Кимберли удаляется, удовлетворённая произведённым впечатлением.
Я ещё раз оглядываюсь на Тима Чи, невозмутимо курочащего ни в чём не повинный электроприбор, и, не найдя ничего лучшего, отправляюсь обедать.
* * *
– О, вот ты где! – вскричал Ариэль, когда я появился на пороге кабинета, обнаружив на телефоне три пропущенных звонка.
