— Тридцать пять.
— И вы полагали, что будете сидеть в конторе над бумагами. Но обстоятельства таковы, что я должен отправить вас на прогулку.
— Ничего не имею против.
— В этом квартале нам приходится по большей части обслуживать негров.
— Я так и думал.
— Отлично. Вы справитесь. C'est un bon boulot[2]. Вы знаете французский?
— Немножко.
— Я сразу решил, что у вас университетское образование.
— А вы были во Франции? — спросил Криб.
— Нет, я выучил французский по руководству Берлица. Занимался больше года, потому что так принято, если не ошибаюсь, во всем мире, и этим занимаются конторщики в Китае и туземные воины в Танганьике. Основательно выучился, право слово. Такова уж притягательная сила цивилизации. Правда, ее несколько преувеличивают, но чего вы хотите? Que voulez-vous?[3] Я выписываю «Le rire»[4] и все пикантные газетки, совсем как в Танганьике. Там это имеет необъяснимую привлекательность. Но мне другое нужно, я хочу стать дипломатом. У меня есть двоюродный брат, он служит дипломатическим курьером и рассказывает такие штуки — пальчики оближешь. Он разъезжает в мягких вагонах и почитывает книжечки. А нам приходится… Вы раньше чем занимались?
— Был продавцом.
— Где?
— В консервном отделе магазина «Зайди и купи». В подвале.
— А еще раньше?
— Продавал шторы у Гольдблатта.
— Полную неделю?
— Нет, только по четвергам и субботам. Кроме того, торговал обувью.
— Значит, подвизались и по обувной части. Так. Ну а до этого? Вот тут, в ваших бумагах сказано… — Он открыл папку. — Колледж святого Олафа, преподаватель классических языков. Стипендиат Чикагского университета, 1926–1927 год. Я тоже учил латынь. Ну-ка, проверим, кто больше помнит цитат. «Dum spiro spero»[5].
— «Da dextram misero»[6].
— «Alea jacta est»[7].
— «Excelsior»[8].
Рейнор громко захохотал, и за перегородку стали заглядывать другие служащие. Криб тоже рассмеялся, чувствуя себя легко и непринужденно. Приятно рассеяться в такое утро, когда нервы напряжены.
Когда они перестали забавляться и никто уже не прислушивался к их разговору, Рейнор спросил серьезно:
— А почему вы избрали латынь? Хотели стать священником?
— Нет.
— Значит, просто ради этой дребедени? Ради культуры? И за что только не берутся люди! — Он воскликнул это с мрачным ликованием. — Я штаны просидел, все учился на юриста, и вот, пожалуйста, выучился, теперь получаю на двенадцать долларов в неделю больше, чем вы, в виде компенсации за то, что так глубоко умудрен в житейских делах. Вам, человеку культурному, я скажу, что в мире нет ничего истинного, всюду подделки, одно заменяет другое, а другое, в свою очередь, заменяет третье, но все же тридцать семь долларов в неделю несравненно лучше двадцати пяти, хотя к истине такая замена не имеет отношения. Вам не кажется, что это понимали уже ваши древние греки? Они были мыслящие люди, но не хотели лишиться своих рабов.
