Заведующий конторой мистер Юинг с головой, лысой как колено, не мог ее успокоить, он стоял впереди всех, скрестив руки на груди, и говорил своим подчиненным с важностью, вспомнив, что когда-то был директором школы:
— Ничего, она скоро выговорится и уйдет.
— Не уйдет, — сказал Рейнор Крибу. — Она своего добьется. В распределении пособий она смыслит даже больше Юинга. Имеет многолетний опыт и всегда добивается своего, потому что устраивает скандалы. И Юинг это знает. Скоро он пойдет на уступки. Ему только бы не уронить достоинство. Если поднимется шумиха, его вызовут в муниципалитет и намылят ему голову. Он у нее в руках; когда-нибудь все будут у нее в руках, даже целые народы и правительства.
Криб не принял его слов всерьез и лишь улыбнулся. Кто станет слушать эту Стейку и какой может быть толк от ее воплей?
Нет, Криб видел в ней нечто совсем другое, на его взгляд, люди слушали ее, потому что то был воинственный клич плоти и крови, хотя в нем, пожалуй, слышались отзвуки безумия, и здесь, в конторе, это могло вызвать лишь отвращение. Потом, когда Криб ходил по улицам, ему казалось сперва, что тень Стейки незримо витает над кварталом и объемлет все вокруг; она была в мерцающем свете уличных огней и в зареве фонарей надземки, которые ровными рядами лучились в сумерках. А когда он зашел в бар промочить горло, запотевшая кружка и воспоминание о польском квартале в Вест-Сайде опять вернули его к мыслям об этой женщине.
Он утер рот концом шарфа, чтобы не лазить в карман за платком, и снова отправился разносить чеки. Морозный воздух покусывал лицо, с неба падали редкие хлопья снега. В отдалении прогрохотал поезд, задребезжали стекла, и рельсы отозвались трескучим ледяным звоном.
Он перешел улицу, спустился в подвал и отворил дверь бакалейной лавки, над которой затренькал колокольчик. Лавка была длинная и темная, в ней остро пахло копченым мясом, мылом, сушеными персиками и рыбой. В небольшом очаге прыгал сердитый огонь, а хозяин, итальянец с длинным, худым, поросшим жесткой щетиной лицом, выжидающе молчал. Он отогревал руки под фартуком.
Нет, он не знает никакого Грина. Здесь людей знают в лицо, а не по фамилии. Случается, сегодня у человека одна фамилия, а завтра — другая. И полиция тоже не знает, ей это без надобности. Ежели кого пристрелят или зарежут, они забирают труп, а убийцу не ищут. Все равно никто им ничего не скажет, это первое. Так что они выдумывают для следствия фамилию, какая взбредет в голову, и ладно. А второе, им самим наплевать. Но и при всем желании им не найти концов. Никому не узнать даже малой доли того, что происходит среди этих людей. Они режут друг друга, воруют, творят все мыслимые преступления и мерзости, мужчины над мужчинами, женщины над женщинами, родители над детьми, хуже зверей. У них своя жизнь, и все их злодейства рассеиваются как дым. Такое не видано от сотворения мира.
