- Как вы думаете, товарищ Хрущев, - он присел за боковой столик, отхлебнул из стакана в простом подстаканнике глоток остывшего чая с лимоном, приглашающим кивком указав Никите на второй стакан, - правильно мы сделали, ликвидировав в двадцатых большую часть духовенства?
- Тут не может быть двух мнений! - Никита вскочил с кресла, поднял сжатые кулаки над головой. - Паразиты, захребетники, кровососы! Жаль, что не всех, а только большую часть. И буржуазию жаль не всю извели, надо было вырубить ее под самый корень, чтобы никаких мерзких побегов в будущем не проросло на нашем святом пролетарском поле.
- Но ведь вместе с ними уничтожалась национальная русская культура. А она создавалась веками.
- Товарищ Сталин, - Никита решил, что вождь нарочно подначивает его, - мы создадим нашу, новую, социалистическую культуру, она будет и выше, и чище, и прекраснее дворянской.
Наступило молчание. Сталин пошел вокруг конференц-стола, глядя то в пол, то прямо перед собой. Никита застыл, провожал его глазами, боясь шелохнуться. "Подумаешь - их культура! Будут и у нас свои, рабоче-крестьянские парни, которые утрут нос и Пушкину, и Толстому, и Гоголю. Вот Горький - из босяков, а прославился на весь свет", - убеждал себя мысленно он.
- На голом месте вырастает лишь чертополох, - как-то отрешенно произнес Сталин. - Но я сейчас не об этом. Я о десятках тысяч казненных.
Никита вздернулся, порываясь сказать что-то, но Сталин повернул к нему руку ладонью, призывая молчать.
- Да, все верно, борьба есть борьба, если не ты врага, так он тебя. Железная логика любых, в том числе и классовых битв. Но меня иногда преследуют слова юродивого из "Бориса Годунова".
Никита смотрел на вождя непонимающе.
- Такие вещи надо знать, - бесстрастно сказал Сталин. - Одни вещи понимать, такие как, например, "Дни Турбиных". Другие - как, например, "Борис Годунов" - обязательно знать наизусть. Без этого Россию просто не понять. Пушкин - энциклопедия русской жизни. Более всеохватна и глубже, чем Шекспир - энциклопедия английской. Царь Борис просит Николку помолиться за него. И юродивый отвечает: "Нет, нет! Нельзя молиться за царя-Ирода Богородица не велит". На душе Бориса лишь один грех - жизнь малолетнего царевича Дмитрия. А на нашей, на моей миллионы...
Последние слова он произнес тихо, лишь самому себе. Лицо его потемнело, он прикрыл глаза правой рукой и долго молчал.
"Сколько же мне надо учиться, читать, чтобы знать и, главное, понимать хоть десятую часть того, что знает и понимает Он, - тоскливо думал Никита. - И какое же это счастье, что во главе строительства Будущего без Слез и Горя стоит человек, который на десять голов выше всех других, кроме Ильича, вождей нашей революции".
