82
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ВЛАДИМИР БЕГУН
Подходы
Когда в мае-июне 1987 года по советским газетам прокатилась серия статей, изобличавших общество "Память", было видно, что это организованная кампания. Не надо быть провидцем, чтобы понимать, что она исходила из тех партийных кругов, которые поддерживали Александра Яковлева — того самого партийного идеолога, который за критику шовинистов был удален в Канаду. При Андропове Яковлева вернули в Москву, но к партийной работе не допустили. Только при Горбачеве Яковлев был возвращен в ЦК и быстро поднялся по партийной лестнице до полноправного члена Политбюро. За ним прочно закрепилась репутация архитектора гласности.
Как все кампании, начатые по приказу сверху, кампания против "Памяти" в один прекрас-ный день и закончилась. Однако прошло еще некоторое время, и в газетах стали появляться отклики читателей, а затем и новые статьи. Кем-то покровительствуемая, "Память" продолжала действовать с прежним напором, поэтому закрыть тему оказалось невозможно. К тому же кроме резкой критики "Памяти" стали раздаваться и другие голоса.
В защиту "патриотов" выступил маститый писатель Юрий Бондарев. В Ленинградском университете солидный научный симпозиум по литературе Сибири вылился в антисемитский шабаш с молодецким посвистом, клоунадой и переодеванием. Выйдя на трибуну, один из выступавших молча снял очки, парик, бороду, после чего все узнали в нем Дмитрия Васильева, глав-
83
ного "спикера" "Памяти", снискавшего шумную славу многочасовыми истерическими речами.
— Вот так мы пробиваемся к правде, — патетически заявил оратор под восторженные аплодисменты зала.1
В журнале "Наш современник" появилась полная иезуитских уверток статья известного критика Вадима Кожинова. Он обвинил в троцкизме корреспондентку "Комсомольской правды" Е. Лосото, наиболее остро критиковавшую "Память". Лосото резко ответила Кожинову.2
И все-таки до полной гласности было далеко. Похоже, что сверху уже не спускали редакто-рам четких инструкций о том, что и в какой мере дозволено. Но сквозь бетонный саркофаг страха, въевшегося в души глашатаев перестройки, пробивались лишь тощие ростки подлинной свободы печати. Поэтому был разителен контраст между тем, что можно было прочитать в советской прессе о "Памяти", и теми материалами, какие тогда же привез из Москвы — и опубликовал в нью-йоркской газете "Новое русское слово" журналист-эмигрант Владимир Козловский.3
В обширном интервью с ним некий Саша подтвердил, что никакой положительной программы у "Памяти" нет — ни в области экономики, ни в области политики, ни даже в области сохранения памятников русской культуры.
