Рябинин не любил чисто интеллигентную внешность. Не любил он и внешность, которая говорила только о физическом здоровье и силе. Человек состоит из материи и духа, и обе эти сути должны слиться в его внешности. Спортивный интеллигент или интеллигентный спортсмен, рабочий-интеллигент или интеллигентный рабочий. Кажется, у Вересова это слилось. Впрочем, могли путать большие модные очки из пластмассы и нержавейки.
— Я считаю правдой то, что доказано свидетелями, — ответил Рябинин.
— Тогда вам легче.
— Хотите сказать, что была и другая правда?
— Ничего я не хочу сказать.
— Вынужден спросить о том, о чём вас уже спрашивали: почему ударили жену?
Вересов опять усмехнулся — теперь недобро.
— Вынужден повторить ответ: не знаю. Какое-то временное помутнение.
— Экспертиза этого не подтвердила.
— Я не разбираюсь в психиатрии, — как можно наивнее ответил он.
Рябинин помолчал и тихо удивился:
— Неужели спасти человека легче, чем сказать правду?
— Не понимаю следователей, — повысил голос Вересов, поправляя очки и скрипя стулом. — Такое впечатление, что у вас тут другая мораль…
— Не даём бить жён?
— Да неужели я без вас не знаю, что женщин не бьют? — взорвался геофизик.
Хорошо. Он, оказывается, вспыльчив. Сильно вспыльчив, коли не может сдержаться в кабинете следователя. Но вспыльчивость — ещё не мотив.
— Тогда чем же не нравится наша мораль?
— Я признался и назвал причину… Вы не верите. Так хоть сделайте вид, что поверили, как это принято среди порядочных людей!
Среди порядочных людей было так принято. Но порядочные люди, сделав такой вид, не отправляли потом человека под суд — они так и оставались порядочными. Получалось, что Вересов предлагал следователю поступить как раз непорядочно.
— Я не допускаю мимолётной ссоры, — задумчиво начал Рябинин. — Видимо, у вас раньше что-то случилось.
— Мы два года не виделись.
— Вероятно, в письмах…
Рябинин непроизвольно отвалился на спинку стула: геофизик пропал под столом, как нырнул туда, но через секунду он уже стоял во весь рост и сыпал из высоко поднятой сумки-портфеля поток писем и телеграмм… Тощая папочка уголовного дела пропала, заметённая бумажным сугробом.
— Читайте!
Но Рябинин навёл свои очки на его модную оправу. Почему ожесточился взгляд? Почему вздрагивают полированные скулы? И почему он волнуется, обидчиво волнуется там, где должен быть спокоен? Должен подобреть — ведь письма любимой.
— Читайте! — приказал Вересов.
Рябинин неуверенно выхватил взглядом кусочек: «Николай, когда же кончатся эти проклятые годы — всего-то их два, а кажется — двадцать два…».
