— Вот ты о чём, — протянул он, взял её руку и поцеловал. — Да ты умница!
Она опять улыбнулась, но руки не отняла — так и осталась её небольшая ладошка-лодочка в его широком бугристом кулаке. Он держал её чуть касаясь, как вчера за городом скворчонка, прыгнувшего по глупости из гнезда.
— Я научный работник, — сообщила она как-то между прочим.
Как же он сразу не понял, когда у неё это на лбу написано… Наверное, кандидат наук или даже доктор — бывают в физике и математике молоденькие доктора наук со счётно-решающими машинами вместо мозгов. А он дипломом похвалялся…
Капличников хотел опять поцеловать руку, но сильная зевота неожиданно схватила челюсти. Он даже выпустил её ладонь, прикрывая свой полуоткрывшийся рот. Видимо, сказывалась усталость последних дней, да и сегодня он поволновался.
— Ирина… Ты с кем-нибудь дружишь? Я хочу сказать, у вас… то есть у тебя… есть друг? Дурацкий вопрос, но по пьянке прощается.
— Конечно, прощается. А зачем это тебе?
— Как зачем?! — удивился он и до боли в скулах сцепил челюсти, которые хотели распахнуться в зевке. — Разве мы больше не встретимся?
— Мы ещё не расстались.
— Я заглядываю вперёд.
— А ты хочешь встретиться?
— Ирина, разве по мне не видно, хочу ли…
Он поперхнулся, перехватив подкатившую зевоту, тугую, как капроновый жгут. Только бы она не заметила, что он совсем валенок — зевоты ещё не хватает. Капличников согнул тот жгут челюстями.
Надо было ещё выпить, — водка на какое-то время снимала усталость. А усталость навалилась, будто он стоял в яме и земля осела на его голову и плечи. Он даже сейчас не знал, о чём и как с ней говорить, хотя вообще-то слыл парнем остроумным.
— Выпьем, Ирина…
— Я пропущу, — мягко сказала она. — А ты выпей, мужчина же.
Он быстро налил рюмку и торопливо выпил, словно водку могли унести. Закусывать не стал, уже не хотелось.
— Ирина, ты танцуешь?
— Конечно.
— Пойдём… когда заиграет оркестр…
Он увидел в её глазах лёгкую насторожённость — значит, заметила, что ему не по себе.
— Понимаешь… рано проснулся… экзамены…
Капличников обвёл взглядом зал. Бра потемнели, курились серым дымом, как вулканы. Оркестр слился в одного толстого многорукого человека, который дёргался марионеткой. Лётчик вроде бы ему улыбался одними губами, и они, эти губы, тянулись и тянулись, превращаясь в хобот. Официанты почему-то прыгали от стола к столу, как зайцы меж кустов.
Он резко повернул голову к Ирине. Она курила, поглядывая на оркестр. Но её струйка дыма тоже прыгала.
