И вдруг, на рассвете прилетел вертолет — за Папой. Его срочно вызывали в Москву, вместо него появился Валентин, бывший муж Гали, один из замов Папы! Папа улетел вместе с Толиком, который, не моргнув глазом, собрался в один миг. Мы остались втроем…
Валентин занял Папину палатку, держался естественно, без начальственного гонора и без «комплекса третьего лишнего». Галя была с ним доброжелательна, они делали вид, будто все нормально, так и должно быть. Так-то так, но не совсем так: я сразу почувствовал какие-то завихрения, что-то нервное натянулось, и былая свобода улетучилась. Мы то и дело сталкивались лбами, разумеется, не в прямом смысле, а в смысле совместных научных и бытовых вопросов.
Валентин был высок ростом, крепок в плечах, мускулист, с прекрасной реакцией, легок на подъем, совсем не зануда, остер на язык, ярко-рыжий, лицо рябое, как у Сталина, и желтые, кошачьи глаза, искрящиеся умом и нахальством. И как удалось ему покорить такую видную и строптивую невесту?! Нет, по-другому: как могла Галя согласиться на брак с этаким прохиндеем! Разве не видно было? Чем мог он ее очаровать? Не пропускал ни одной юбки, — этим, что ли? Возможно, он слишком нравился Папе? Вспоминая его в прежней его роли мужа Гали и руководителя во время наших исследований обезьян в Институте биофизики, — я не мог отрешиться от ощущения, что с нами поселился, мягко говоря, не совсем хороший человек…
Гале вдруг разонравилось купаться и загорать — вода, видите ли, стала слишком холодной, а солнце слишком горячим. Перестали ее интересовать и грибы-ягоды, вообще лес, прогулки. Зато с завидным энтузиазмом она занялась приготовлением пищи, контролем за работой муравьев, приборов — всего нашего сложного комплекса: осмотр дисплеев, проверка настроек, состояния Царицы и ее рабов — все это занимало не так уж много времени. Я без конца читал. Валентин, наоборот, много купался и загорал, тем самым блокируя возможные наши с Галей совместные вылазки из «производственного» сектора. Я решил, что Галя дает мне отставку и возвращается к Валентину.
И вот как-то вечером, когда солнце уже ушло за горы западного хребта, а в огнистом небе на восточной стороне Байкала зажглись перистые облака, Галя и Валентин ушли в свои палатки, поставленные симметрично относительно центра, куда недавно был перенесен муравейник, а костер теперь непрерывно горел на верхней площадке уступа. Моя палатка и четвертая, в данный момент свободная, стояли в глубине пещеры, и, чтобы попасть в свою палатку, я должен был пройти мимо Галиной. Я допоздна сидел у входа, читал «Фараона» Пруса. Голуби, несмотря на все наши усилия, каждый вечер проникали в пещеру и ворковали где-то наверху, среди расщелин и в нишах. Прогонять их не поднималась рука. Я читал про жизнь далекую, вроде бы чужую, но такую похожую на нынешнюю, что порой забывался, где я — здесь, на берегу Байкала, в древней пещере, или там, на берегу священного Нила, в гуще страшных, но таких понятных событий: молодой фараон хотел улучшить жизнь простого народа, но идеологическая машина жрецов душила все его попытки что-либо изменить в сложившейся системе власти. Утомленный чтением и переживаниями за судьбу фараона, я отложил книгу и, постояв у входа в пещеру, полюбовавшись ночным небом с уже ярко горевшими звездами, пошел к себе в палатку. И когда проходил мимо Галиной, из створок высунулась рука и, схватив за штанину джинсов, резко потянула внутрь. От неожиданности я повалился в проем и очутился в объятиях Гали — слава богу, обошлось без выяснения отношений, все было как и две недели назад, мы снова любили друг друга и — плевать нам на Валентина! Мало ли что было у каждого из нас в прошлом, в конце концов мы же не дети и даже уже не юноши…
