Лопата в руках как живая. Сашка поднимает ее, чтобы воткнуть в снег, но ветер ударяет в плоскость металла, лопата прыгает, вырывается. Несколько раз Сашка повторяет это движение, пока не приспосабливается: роет снег, взявшись за лопату почти у самого штыка. Три движения делает Сашка — обеими руками забрасывает лопату назад, втыкает, затем загребает снег. Третье движение самое легкое — снег летит высоко по ветру. Несколько раз Сашка успевает оглянуться на товарищей, работающих впереди, рядом с трактором; они так же, как и он, согнулись.
Так Сашка работает долго, старательно, чувствуя, как усталость сковывает руки, разливается по спине. Потом он на секунду останавливается и замечает, что ничего не сделал: яму заносит сухой снег. Сашка не верит этому, снова замахивается лопатой, но лунку сейчас же заносит ровным слоем, точно ее и не было.
Сашка напрягается, глубже режет снег — все напрасно: метель сильнее Сашки. Бессилие охватывает его. Сашка со злостью набрасывается на снег, по привычке шепчет:
— Ну, подавайся, подавайся! — Обращаясь к ветру, просит: — Перестань на секунду, перестань, дай хоть ямку вырыть!
И временами кажется, что ветер слушается его — воет тише, добрее. Но смотрит Сашка опять на землю и пугается: снег заметает следы лопаты. «Это что же такое?! — думает Сашка. — Это что же такое?»
— Стой! Хватит! — кричат Сашке, но он не слышит, пока рука Калимбекова не останавливает его. — Стой, Сашка, машину двигать надо.
Головной трактор движется вперед. Он проходит место, где работали Свирин и Калимбеков, проходит участок младшего Захаренко и Гулина, подходит к Сашкиному. «Сейчас встанет», — думает Сашка, но машина проходит и его участок и еще метров десять, пока перед радиатором не вырастает гора снега.
— Метров пятьдесят прошли! — говорит старший Захаренко и выбирается из кабины.
Пятьдесят метров за полчаса!
— Давай рой! — командует Свирин и нагибается с лопатой в руках.
И время останавливается…
Не было ни секунд, ни минут, ни часов — острие заржавленной лопаты, жадно вонзающейся в снег, — вот мера времени; редкое рычание тракторов, проходящих очередные пятьдесят метров, — вот мера времени, растянутого до бесконечности. Время сыграло с Сашкой злую шутку: где размеренный ход дня, ночи? Ничего не осталось у времени привычного, знакомого: оно стало чужим и от этой пугающей непохожести стало главным врагом Сашки, его мученьем, его наказанием.
Как торопит Сашка время, как подгоняет его, ожидая, что вот откроется — лес ли, деревня ли, река ли, все равно, и он упадет в мягкий снег лицом, сухими губами ухватит сладкие снежинки, пахнущие весенней водой.
