— Весь день палили. Должно быть, ни одного не осталось, — проговорил учитель, глядя на реку, откуда веяло прохладой осеннего вечера.
— Итальянцам не жалко. Заплатили деньги и давай бить.
— Человек, который привез их, говорит, что на эти доллары мы купим станки, — вставил Маккавей.
— Один уже купили. Два года валяется на станции возле склада. Никому и дела нет. Доски, которыми он обшит, уже прогнили от сырости.
— Наверное, отжил свой век, — сказал учитель. — Станки стареют гораздо быстрей человека. Появился новый, более усовершенствованный, более экономичный, а прежний — сразу на свалку…
— Да, конечно, — согласился Муни. — Купят новый, более экономичный. На итальянские денежки. Знаешь, сколько они тут валюты оставили?.. В позапрошлом году две недели подряд били фазанов в излучинах возле Ботуни. Осенью опять прикатили, но уже в окрестности Златии… За каждого фазана — золотом!.. Слыхали, сколько за одного фазана дают? — обернулся он к учителю. Тот водил ладонями над горящими углями, и пальцы у него розовели от отсветов огня.
— Нет, не слыхал, — отозвался старик.
Муни знал обо всем. Лет десять уже разъезжал он по окрестным селам — от Ботуни до Врышского утеса. Свозил к себе в мастерскую неисправные телевизоры и приемники и, нагрев паяльник, возвращал им то, чего они лишились: речь, смех, песню. Он паял проволочки и катушки, менял лампы, ставил сопротивления, длинными ножками напоминавшие комаров, и после нескольких бессонных ночей к аппарату возвращалась речь. Муни втаскивал на заднее сиденье своей коляски обшарпанный ящик, которому он вернул чудо — жизнь, вез хозяину, и его встречали с радостью и благодарностью.
В его глазах, как в калейдоскопе, кружились времена года с разноцветьем холмов и пеленами тумана над прибрежными топями, сменяли друг друга дни и ночи, благоухали весной цветущие кусты боярышника, голые и зябнущие поздней осенью, а зимой укутанные в длинные снежные бурки. Они видели толпы свадебных гостей с красными петухами в руках — скачут вокруг невесты, опутанной с ног до головы гирляндами бумажных денег, видели, как цветут персиковые деревья, и глубоко в хлебах перекликаются перепела; как движутся похоронные процессии: два вола тянут подводу, за ней бредут вразброд человек десять, с трудом вытаскивая ноги из липкой грязи, а иногда впереди одетых в черное мужчин и женщин с траурными вуалями мягко покачивался на рессорах катафалк, а у лошадей на челках развевались черные ленточки…
