Благодаря фазанам брошенное село ожило. Птицы сновали по дворам в поисках зерен, червяков и гусениц, низко пролетали над заросшей чертополохом запрудой, где прежде была мельница, и в прозрачной воде отражалось огненное оперенье их крыльев. Полет их был то плавным, словно фазаны скользили по невидимому воздушному катку, то порывистым, с резкими вспархиваниями, разливавшими по небу пурпурное сияние. Случайный прохожий, увидев его под вечер, подумал бы, что за кустом разложен огромный костер, и чья-то невидимая рука подбрасывает в небо горящие головешки. Повеселело село, наполнилось звуками и красками. Дворы воскресли, озаряемые крыльями этих царственных птиц, ожили, взглянули в небо — пусть не глазами человека, а искрящимися осколками разбитых окон. Но и этого было довольно, чтобы радоваться солнцу и далеким легким облачкам.
Особенно красив был полет фазанов под вечер.
За горой угасал закат, небо бледнело перед тем как налиться чернильной синевой ночи, и тогда из всех дворов начинали вылетать фазаны. Они кружили низко над землей, точно золотой дым из навсегда исчезнувших дымоходов, и исчезали в кустах.
В один из таких вечеров Маккавей прошелся с отцом по улицам родного села. Они ходили днем в Бистрицу, задержались там и тронулись в обратный путь уже в сумерки. Перешли вброд Огосту, и, когда вступили в обезлюдевшее село, прямо из-под их ног начали взлетать фазаны. Птицы без страха поднимались вверх и, на миг сверкнув опереньем, пропадали в ночи. Каждый двор, к которому приближались отец с сыном, приветствовал их взметнувшимся в небо огоньком.
Глядя на это фантастическое зрелище, Маккавей думал, что ему все это снится. Быть может, это и не птицы вовсе, а души человеческие, разбуженные его шагами, души, которые мимолетным своим сверканием подают прохожему знак, что время не уничтожило их, и вновь исчезают в беспредельной тьме…
Услышав выстрелы, Маккавей бегом помчался в село. Пересек высохший мельничный ручей, пробрался между вербами и, когда взбежал на пригорок, где находилось кладбище, увидел у школьной ограды лимузины итальянцев и драндулет того, кто их сопровождал. Охотников не было видно; они перекликались, заслоненные пышными кронами деревьев, и только белые облачка выстрелов выдавали их.
Эхо билось о карстовые скалы за Огостой, отскакивало от них в сторону Веренишской вершины и падало на кусты скумпии в окрестных долинах. Каждый выстрел взметывал в небо стаю фазанов. Со свистом проносились крылья, хвосты описывали короткую дугу, и долго, пока не затихало эхо, кружились над дворами разметанные дробью перья.
