Рифы далеких звезд | страница 50



Благоухание дождливой ночи здесь ощущалось еще сильнее. Темные холмы вокруг, пригибавшиеся под стрелами молний, цветущие деревца на берегу, где при каждой вспышке молнии фосфорически светился туман, — все источало дурманящие ароматы, и учитель не мог отделить шум реки (он тоже был пропитан благоуханием) от запахов дикой сливы, клейкого сока верб, нежного аромата ландышей, расцветших в заброшенных дворах села, и сырого духа собственной одежды, холодившей ему плечи…

Дождь моросил тихо, еле слышно, но молнии сверкали все чаще и продолжительней. Гром долетал через секунду после того как на небе угасало сияние, и учителю казалось, что в темноте обрушиваются огромные скалы, а новые вспышки молнии мгновенно стирают их след.


Фосфорические вспышки вырывали из мрака старую церковь, и ее смоченный дождем купол со сводчатыми окошками загорался фосфорическим светом.

Церковь стояла на краю разрушенного села. Она да школа единственные уцелели в котловине. Их не тронули оттого, что каждый хозяин старался первым делом снести свое и прибрать то, что позже может пригодиться — балки, камни, кирпич. Школьное здание было ветхое — что с него возьмешь, кроме выгоревших на солнце оконных рам да рассохшихся балок, из которых сыплется ржавая пыль червоточины?.. Впрочем, возможно, и еще кое-что останавливало людей — умиление перед этим ветхим строением с покосившимися дощатыми полами и серым квадратным пятном на стене в коридоре (где прежде висел портрет Кирилла и Мефодия), с вбитыми над главным входом ржавыми кузнечными гвоздями, на которые в мае, во время школьного праздника, вешали венок из пионов. Как поднять на все это руку? Здесь учились их отцы и деды, здесь сами они впервые раскрывали букварь, через этот двор по утрам бежали на звук школьного звонка их дети.

Учитель знал, что с возрастом люди черствеют, и не один и не двое — стоит только им заплатить — без особого волнения возьмут в руки кирки и засыплют коридор и классы ободранной штукатуркой, однако ему хотелось верить, что он ошибается, что у каждого в глубинах души есть заветный уголок, святость которого он старается сберечь, не осквернить…

Церковь не тронули. Только сняли колокол. Два года назад поставили леса, обвязали колокол тросами и стянули его вниз, в кузов самосвала. Машина с тяжелой этой ношей двинулась по неровной дороге, и колокол заговорил — глухо, поскольку его края упирались в пыльный настил кузова. Его голос, будто слова прощания, звучал до тех пор, пока самосвал не выехал далеко за село.