— Это фотографии, которые вы мне давали посмотреть. Куда их положить?
Неделю назад дона Мунда показала ему семейный альбом. В юности она была невероятно похожа на свою дочь Деолинду. Врач не смог бы отличить одну от другой. Это сходство потрясло его настолько, что побудило нарушить в общении с доной Мундой уважительную дистанцию, которую всегда старался соблюдать. Он попросил фотографии на время. Дона Мунда реагировала с той же апатией, с какой сейчас предлагает забрать фотографии насовсем:
— Возьмите их себе, дорогой мой доктор. Фотографии превращают близких людей в мебель.
— Ну, дона Мунда…
— К тому же это не мои фотографии.
— Как? На этих фотографиях не вы?
— С той, что на этих фотографиях, у меня ничего общего. Прошлое уже умерло. И мы сами от воспоминаний становимся немного неживыми.
Уже несколько дней подряд дона Мунда приглашает врача посидеть в гостиной. Тяжелые шторы чуть раздвинуты, хозяйка и португалец подолгу перебирают семейные воспоминания, истории и фотографии Деолинды. Глаза португальца — горящие угли, слова доны Мунды — вода, несущая утоление и прохладу. Так коротают они время, оба погруженные в сладкое небытие.
Однако сегодня Мунду не узнать: она вся в домашних хлопотах, размахивает утюгом так, будто это меч, которым она отбивается от привидений, а потом обрушивает утюг на гладильную доску и массирует им рубаху тем же усталым жестом, каким прачки колотят белье о камни или о стиральную доску.
— Сегодня утром этот открыл дверь в свою комнату. И до сих пор не запер.
— Он не говорил вам, что нашел мою папку?
— Папку?
— Я вчера забыл у него папку.
— В первый раз слышу.
— А на улицу он не выходил?
— Барту никогда больше не выйдет на улицу. Пока в гробу не выволокут.
— И ни с кем не говорил?
— С кем он мог говорить? Нет, просто шлялся по дому. Сегодня у него день рождения…
— И сколько лет исполняется?
— Что считать чужие годы? От этого только сам скорее состаришься…
Внезапно из глубины коридора раздается вязкий голос:
— Кто это там?
Бартоломеу хочет знать, кто в гостиной разговаривает с его женой. Мунда равнодушно пожимает плечами:
— У тебя что-нибудь болит? А то врач здесь, давай жалуйся.
— У меня ничего не болит, и я ни на что не жалуюсь. Но раз доктор здесь, пригласи его на праздничный ужин.
Дона Мунда делает вид, что не слышит. Но утюг еще яростней налегает на доску. Муж никогда ничего не праздновал. Ни одно событие не способно было его развеселить. С какой же стати он на пороге могилы решил вдруг праздновать рожденье?
