А в тот момент он только прикоснулся к этой стороне её жизни, огорошенный тем, что гордая и злая красавица вынуждена пресмыкаться перед этим высокопоставленным ничтожеством! Никогда Яков не оскорблял ни одну из женщин, даривших его своей благосклонностью, никогда преднамеренно не был жесток. Кажется, единственная женщина, которую он изранил - помимо воли - была та, за кого он всю кровь, не задумываясь, отдал бы до капли! Даже Нежинской, при всей её странной игре, он никогда не желал унижения и позора.
Князь унижал её, не задумывась. Разумовский был одним из фигурантов проклятого дела. И уж с ним-то церемониться Яков Платонович не обязан был. Он подошёл и вмешался, не стесняясь ни откровенных слов своих, ни выражения лица.
Ожидал ли этого Разумовский? Едва ли. Он просто воспользовался ситуацией и вызвал Штольмана. Хотя при других обстоятельствах и внимания бы не обратил на «шавку полицейскую». Кажется, Яков потерял самообладание и позволил себе намекнуть на что-то такое, что самого князя смертельно напугало. Видит бог, было чего опасаться. Яков собирался пристрелить его, и не сомневался, что это сделает.
Но вечером накануне дуэли его посетил Варфоломеев. И категорически запретил князя убивать. В разведанной Службой охраны Государя сети Разумовский был заметной и необходимой фигурой, исчезни он – и всю работу по раскрытию заговора можно было начинать сначала. У полковника Варфоломеева были свои приоритеты, и жизнь сыщика Якова Штольмана среди них не значилась.
Якова просто принесли в жертву. Он был разменной пешкой в игре. Когда он это понял, жить расхотелось окончательно.
Можно было ранить князя, но оставить его в живых. Штольман предпочёл выстрелить в воздух. Собственная жизнь в тот момент представлялась ему полностью лишённой смысла. Так зачем её длить?
Князь его только ранил. Возможно, этим он тоже обязан был Нине. Вникать не хотелось. Это уже не имело значения. Его сослали в заштатный городишко, где сыщик Яков Штольман должен был сгнить в полицейской рутине. В первый же вечер, сидя в кабинете, который стал его настоящим домом до самого конца пребывания в Затонске, он сжёг фотокарточку Нины Аркадьевны, обрывая связи с прошлым и не собираясь начинать новую жизнь. Но эта жизнь уже началась, потому что утром Анна Викторовна Миронова налетела на него на своём велосипеде…
Последний год в Петербурге стал его адом, Затонск был чистилищем. А сейчас он был на пути к раю. Может статься, что сам их трудный путь и был раем, что рай выглядит именно так: дорога и много-много сложной работы рядом с единственной душой, которая тебя любит и понимает! Если это так, то его ад и рай различаются только состоянием внутреннего покоя, незапятнанной совестью. И женщиной, которая рядом.
