— Тебе всегда нравилось оголяться, — заметила мать с неудовольствием.
«Неправда, — подумала я. — А если и правда, то мне тогда было всего-навсего шесть лет». Я глядела на эту красивую даму, которая заявляла, что она — моя мать. Да может быть, она и не мать мне вовсе, а самозванка?
Не прошло и недели после ее приезда, как мама затеяла званый вечер.
— Считай это репетицией, — сказала она мне.
Поскольку мои новые платья еще не были готовы, мама выделила мне свое, самое скромное — из бледного муслина с узором из веточек, с закрытой шеей. Его предполагалось надеть на новый корсет с несметным количеством вставленных косточек. Мамина горничная полчаса его на мне шнуровала, а когда сверху надели платье, оказалось, что грудь у меня вся наружу. Я в смятении уставилась на свое отражение в зеркале. На маме платье смотрелось совершенно девическим, а на мне оно выглядело совсем по-другому.
— Да уж, формы у тебя необыкновенно богатые, — заметила мама. — Понять не могу: откуда что взялось? — И она похлопала себя по бокам; сама-то она была худенькой и хрупкой.
Поправив складки муслина на шее, она приколола к краю выреза шелковую розу.
— Что бы ты ни делала, не дыши слишком глубоко.
— Но, мама…
Договорить я не успела — в дверь позвонили. Послав мне воздушный поцелуй, мама пошла встречать гостей, и я неохотно последовала за ней.
Первым явился господин с вставными зубами, за ним — долговязый мужчина с волчьей ухмылкой. Еще пришли три пухлые дамы неопределенного возраста, господин с крашеными волосами и еще один добродушный господин с розовым блестящим лицом. Единственный мужчина, которого можно было назвать хотя бы нестарым, был примерно маминого возраста. Когда она представила нас друг другу, он откровенно оглядел мою грудь.
— Вижу, что материнские плоды вызрели в дочке, — объявил он с сияющей улыбкой.
Мама тоже сверкнула зубами в улыбке, однако глаза не улыбнулись.
— Не надо вести подобных речей при ребенке, — сказала она.
Я почувствовала себя униженной. Когда все гости собрались, я убежала к себе и завернулась в шаль. Однако в гостиной мама ее тут же с меня стащила и вытолкнула на середину комнаты. Грудь у меня покрылась гусиной кожей.
— Стой прямо и улыбайся! — прошипела мама.
Двое нанятых на вечер слуг разносили гостям шерри, а мама объявила, что я сейчас сыграю на фортепьяно.
— Я с гордостью представляю вам свою дочь, которая только что завершила свое образование, — сказала она. — На обучении настоял ее отец; тут уж ничего не поделаешь.
