— Милочка, — сказала она мне, — у тебя нет ни единой приличной тряпки.
Я открыла рот, собираясь поставить нахалку на место, но ребра под корсетом отозвались болью.
— Ох! — это все, на что я оказалась способна.
— Ты можешь звать меня Софией, если хочешь, — сообщила она, продолжая рыться в моей одежде.
— София, — ответила я холодно, — ты меня обяжешь, если оставишь мои личные вещи в покое.
София хихикнула.
— Ну и ну! Да не сердись же. Хочешь, я подарю тебе розовую бархатную ленту? Или отрез небесно-голубого тюля?
Я с великой осторожностью присела на край постели и принялась собирать раскиданную одежду.
София обиженно надула губы.
— Могу ли я иметь удовольствие узнать имя этой сердитки?
— Элиза Гилберт.
— Это имя для разумной и здравомыслящей девочки, — объявила она. — А ты разве такая? Что до меня, мне при рождении дали имя Сара. По поводу фамилии до сих пор идут споры. София — то есть мудрая — это титул, к которому я стремлюсь.
Я вытаращила на нее глаза, а она улыбнулась и принялась вместе со мной складывать мою серую разумную одежонку.
— Элиза, — повторила она. — А получше ничего не придумаешь?
Я уже сочинила с десяток возможных имен.
— Ты можешь быть кем захочешь, — прошептала София.
— Беттина? — предложила я.
Она покачала головой:
— Что Элиза, что Беттина — одинаково скучно.
Я перебрала еще несколько вариантов, пытаясь подобрать имя достаточно романтическое, либо экзотическое, либо мелодраматическое. И вдруг сообразила: да у меня же есть превосходное наименование — мое собственное, до сей поры не использовавшееся, второе имя.
— Розана, — постановила я. Раньше оно мне казалось слишком вычурным, прихотливым, но сейчас вдруг в один миг стало слишком простым, неинтересным. — Розана Мария, — добавила я торжественно.
София хлопнула в ладоши и улыбнулась.
— Ну вот видишь! Я с самого начала знала, что мы подружимся.
В школе было пятнадцать девочек от десяти до восемнадцати лет. Мисс Олдридж либо мисс Элизабет надзирали за всем, что мы делали. В спальнях нас было по семь или восемь человек в каждой. Наши уроки проходили в одной большой классной комнате.
По утрам одна группа занималась французским, другая заучивала изречения философов либо изучала гуманитарные науки, третья хором повторяла латынь, а четвертая писала сочинения по литературе. Стоило мне закрыть глаза, как мудрые изречения смешивались с латинскими глаголами, французские склонения — с правилами этикета или мифами Древней Греции.
