На перекрёстке, где с потолка свисал указатель: «Районы: 14, 16, 21, 22» мы задержались, но я без колебания шагнул налево. Дошёл до нужного места и толкнул дверь.
Длинное помещение, разделённое тонкими перегородками. Из ламп, встроенных в стены, пробивался тусклый желтоватый свет, на стены с выцветшими обоями ложились длинные густые тени. Нары в два яруса с продавленными матрасами, дощатый стол с табуретками. У двери сидела Розалинда. Тощая, нескладная. В рукавах заношенного темно-бордового халата гулял ветер. У женщины не было рук, а на ногах остались только большие пальцы. Но она умудрялась ими очень ловко плести коврики, чем и занималась сейчас.
— А, Макнайт пришёл, — глубоким басом пропела она. — Принёс, сынок, что-нибудь старой тётке?
— А то как же? — я снял с плеча рюкзак, вытащил увесистую бутыль и выставил рядом с кроватью Розалинды. Женщина тут же бросила ткать, ловко спустила ноги, и уже через мгновение зажав между обрубками бутылку, присосалась к ней.
— Макнайт, Макнайт! — послышался сиплый голос.
Из сумерек к нам быстро передвигаясь на культях, замотанных в чёрные тряпки, выскочило странное существо. Плоское лицо, вместо глаз сморщенные щёлочки и две дырки вместо носа. Приблизился к нам, по-собачьи втянул воздух, потом расслабился и расплылся в довольной улыбке, обнажив коричневые беззубые десны.
— Красивая… Алан знать, что делать.
Эдит в изумлении посмотрела на меня. А я усмехнулся.
— Это Саади Асад. Он слепой. Но, можно сказать, ясновидящий. На, держи, — я сунул в руки уродца завёрнутый в обёрточную бумагу пакет.
Тот обнюхал его, словно ищейка, и потащил в угол. С громким шелестом сорвал обёртку, вытащил дрожащими тощими руками плитку шоколада и с жадностью начал пихать в рот.
— Смотри не подавись, Саади, — предупредил я с улыбкой.
Я воспринимал этих несчастных калек как реальных людей — ведь в той жизни, я был таким же как и они. Переживал за них, пытался помочь, хотя для всех остальных они оставались НИП — неигровыми персонажами, для антуража.
Когда мы с Эдит вышли в коридор, я попытался увидеть на её лице отвращение или жалость, но оно выглядело скорее по-деловому озабоченным, словно она раздумывала над каким-то важным проектом.
Мы шли молча по коридорам. Мимо плохо освещённых окон, витрин, где были выставлены немудрящие товары. Если бы не нависающий над головой потолок, можно было подумать, что идём городскими кварталами, где живёт беднота. Сырой влажный воздух застаивался и словно висел туманом, не давая свободно дышать.
