Понимал это и Юрка. Отказывайся – не отказывайся, а кроме него всю эту огородно-покосную работу делать всё равно было некому. И он делал, делал, утирая пот и сжимая зубы. Как ни странно, все эти работы приносили и ещё одну пользу: Юркино тело, впрочем, как и тела всех его сверстников, наливались через все эти нагрузки силой. Неслучайно, когда ребят первый раз пригласили в военкомат на медицинский осмотр, кто-то из офицеров военкомата удивлённо произнёс:
– Вы, что там все, усиленно физкультурой занимаетесь, что ли?
Ему, проживающему в городской сутолоке, ведущему малоподвижный образ жизни и питающемуся тем, что удастся приобрести в небогатых городских магазинах, было странно видеть перед собой крепкие, хотя ещё и мальчишеские, тела, вскормленные и вспоенные на деревенском воздухе чистейшими продуктами. А попробовал бы он ежедневно потаскать воды с колодца, поколоть дрова, повыбрасывать навоз из хлева, позаниматься огородными делами и сенокосом, попил бы коровьего молочка, подышал бы воздухом, наполненным запахом свежескошенных трав, глядишь, и сам бы стал атлетом. А то всё в кабинете, да с сигаретой в зубах…
Юрке нравился сенокос. Их покос находился далеко, в шести километрах от посёлка – на реке Гаревой. Ходить туда и обратно через две горы приходилось ежедневно, так как мать категорически отказывалась оставаться в лесу с ночевкой – боялась медведей. Причины этому были: они неоднократно встречали медвежьи следы и разворошенные муравейники неподалёку от своего покоса.
А места, где находился их покос, были красивейшие. Под крутой горой, поросшей отборным сосняком, журчала горная речушка, не замерзающая даже зимой. То, что речка не замерзает, Юрка знал точно. Он сам видел это, когда зимой приезжал на покос за сеном.
По обоим берегам речушки раскинулись поляны, окружённые деревьями и кустарниками, чаще всего, ягодными. Было тут много и малины, и красной и чёрной смородины, и шиповника, и жимолости, и черёмухи, и рябины. А обилию грибов поражались буквально все, кто забредал к ним на покос случайно. Юрка с матерью никогда не ходили за грибами специально, они собирали их из-под косы или из-под граблей. Причём, собирали в немалых количествах, и, чтоб не таскаться с грибами в такую даль, тут же варили их на костре во время коротких «перекуров». Потом раскладывали в банки, занимающие в рюкзаках значительно меньше места, нежели занимали бы грибы срезанные.
Была на их покосе избушка, с ремонта и чистки которой, собственно, и начинались их покосные дела. Зато сколько раз потом она спасала их от дождей. В избушке на свежем пихтовом лапнике можно было даже полежать, прячась от полуденного зноя или разгремевшейся грозы. Была там и небольшая металлическая печурка. Конечно же, была она не новой, а бэушной, найденной на одной из поселковых свалок, но это нисколько не приуменьшало её значимости: она и грела, и сушила, и придавала избушке какой-то уют. В конце концов, мать даже приспособилась на ней готовить пищу.
