Закрываю глаза. Я и правда устала. Всё тело ломит. Особенно сильно ноет шея. Потянула при падении? Осторожно разминаю её, пальцы нащупывают холодный металлический шарик. Оцепенение спадает мгновенно. Что это? Ощупываю, а пальцы слабеют от нехорошего предчувствия.
Перестаю жмуриться, с трудом фокусирую взгляд. Лама, распрямившись, стоит шагах в пятнадцати, смотрит в траву. И он, он тоже ищет что-то на шее! Дышит тяжело, как после бега. А потом ноги подгибаются, и он падает. Падает неуклюже, прямо на рюкзак. Наконец извлекаю шарик, совсем крохотный, меньше ногтя на мизинце. С той стороны, что воткнулась внутрь, он заострён. Пальцем чувствую влагу, а шею простреливает резкая боль. Шарик падает, теряется в траве. Но я уже ничего не вижу: темнота накатывает, поглощает меня без остатка.
Что-то тяжёлое давит, прижимает к земле. От неё тянет холодом, и с боков тоже. Морщусь, тяну к груди руку – сбросить тяжесть. Рука не подчиняется, пальцы скребут по полу, забивается под ногти бетонная крошка. Шея тоже затекла, с трудом удаётся повернуть голову. Напрасное усилие: или я ослепла, или лежу там, где ни единого источника света. Но как оказалась тут и одна ли? Горло съёжилось, слиплось, а во рту неприятный металлический привкус. Нет, я смогла бы позвать, но кого? Вырывается нервный смех. Как тут не вспомнить первую ночь в лагере, когда проснулась в гамаке? Единственное отличие – твёрдый пол подо мной. В остальном же одно к одному: холод, тьма, неизвестность.
Время идёт, надежда на восстановление сил тает, становится всё призрачнее. Отсчитываю секунды и думаю. Думаю о том, какие цели преследовал человек, заточивший меня? Отсутствие света не даёт полной уверенности, что меня оставили умирать: возможно, рядом есть вода и пища. Но зачем мне они, если лишили возможности пошевелиться?
Кажется, на какое-то время я опять отключаюсь. Сначала всё тихо, потом, постепенно нарастая, звучат рядом голоса. Я не разбираю слов, звуки льются непрерывно, текуче, мягко. Отдельные звуки похожи на те, что мы произносим, но в целом – непонятный набор, как речь ребёнка, не умеющего говорить. И вдруг вспоминаю Миру. Она говорила мне о книге, в которой текст был написан значками, некоторые из которых совпадали с нашими буквами. Другой язык! На нём ли сейчас говорят?
Лицо освежает прохладная воздушная струя. Пахнет чем-то сладким. Дыхание становится свободным, оцепенение спадает, но не окончательно. Меня легко подхватывают под руки и ведут, терпеливо дожидаясь, пока разберусь в запутавшихся ногах. На глазах, похоже, очки или повязка – настолько лёгкая, что не стягивает кожу, я совершенно не ощущаю её. Видимо, боятся побега или скрывают что-нибудь от чужих взглядов. Мне ничего не говорят, но прикосновениями дают понять, когда стоит пригнуться или поднять выше ногу. Вскоре чья-то рука ложится на плечо, приказывая остановиться. Удаляются в сторону шаги. Машинально двигаюсь следом, но меня вновь останавливают. Рука остаётся лежать на плече, тяжёлая, горячая. Переминаюсь с ноги на ногу, не знаю, чего ждать в следующую минуту. Чего хотят от меня? Зачем я здесь?
