В четыре часа пополудни кукушка высунулась из часов и прокуковала первый раз. В ответ раздался грохот: фарфоровая ваза, которую Александра Евгеньевна сняла со стола, чтобы ровнее перестелить скатерть, выпала из рук у хозяйки дома и разбилась. Сконфузившись, кукушка прокуковала еще три раза и от греха подальше предпочла скрыться из глаз.
— Боже мой… — простонала Александра Евгеньевна удрученно, глядя на осколки вазы у своих ног.
Она в изнеможении опустилась в кресло и стала растирать пальцами лоб. В дверь вбежала горничная, охнула, спросила что-то бестолковое, но Александра Евгеньевна была так расстроена, что не обратила на слова никакого внимания.
— Приберите здесь, Дуняша. Будьте осторожны: осколки…
Горничная поспешила за совком и веником, а Александра Евгеньевна поймала свое отражение в серебряном чайнике, который был надраен так, что вполне мог служить вместо зеркала, хоть и кривого. Чистота была манией хозяйки дома; она не доверяла слугам и постоянно что-то натирала, драила, переставляла более симметрично и перетаскивала с места на место. Каждая вещь, на которой появлялось хоть небольшое пятно, немедленно отправлялась в стирку; Александра Евгеньевна меняла занавески, перестилала ковры, выговаривала прислуге за каждую пылинку и неустанно преследовала вторгавшегося в ее владения врага, будь то грязь, моль или мыши. Муж ее, тот самый Павел Иванович, смахивающий на смесь колобка и лисы, позволял жене делать все что она хочет, а сам как-то нечувствительно и незаметно устранился из дома, откуда рано уезжал на службу и куда поздно возвращался. Но сегодня был неприсутственный день, то есть такой, когда работа отменяется; клуб, в котором глава семейства проводил значительную часть свободного времени и где он частенько поигрывал в карты, тоже был закрыт, так что волей-неволей Павлу Ивановичу пришлось остаться дома. Скорее всего, он бы предпочел поехать кататься в экипаже, вместо того чтобы торчать в четырех стенах, но с утра петербургская погода вдруг вспомнила, что она петербургская, а стало быть, не должна давать спуску местным жителям. Ветер решил, что ему пора разгуляться, и задул с четырех сторон сразу, а также сверху и снизу; угрюмые тучи закрыли небо, и из них полил фирменный петербургский ливень, чьи холодные колючие струи обладают премерзкой способностью проникать под любую одежду и заставить ее обладателя продрогнуть до костей. Само собой, Павел Иванович слишком дорожил своим здоровьем, чтобы выезжать в такую погоду, так что он заперся под предлогом текущих дел в своем кабинете и занялся тем, что любил больше всего на свете: стал пересчитывать деньги, находившиеся в его распоряжении.
