Тем временем, "суета" вокруг собора Святого Семейства вплотную приблизилась к развязке. Назревал, так сказать, катарсис и было в нем, следует отметить, нечто древнегреческое.
"Геростраты, мать их!"
Вот на небольшом свободном пятачке перед дверями храма начала расти гора книг, альбомов, бумаг, свёрнутых в рулоны чертежей. Вот из раскрывшейся папки вылетели на мостовую беззащитно-белые листы с какими-то рисунками, эскизами. Вот, пыхтя и надрываясь, трое мужчин тащат нечто странное, угловатое…
"Да это же макет! — с отвращением понял Степан. — Макет…"
Тщательно выполненная из дерева и картона модель будущего собора. Модель мечты в масштабе один к пятидесяти… или к семидесяти… но сейчас это было неважно.
Резкий хлопок вспыхнувшего горючего вырвал Степана из задумчивости, близкой к состоянию прострации. Сваленные в кучу бумаги и макеты весело пылали, пламя уже поднималось до уровня витражных окон собора, и стены его, объятые огнём, казались плотью от плоти всепожирающей стихии, — настолько линии фасада гармонично сочетались с прихотливыми изгибами языков пламени.
Разгорающийся пожар привёл в неистовство толпу на улице. Многоголосый гомон перешёл в торжествующий рёв победившего человеческий разум исполинского животного. Масса существ — в принадлежности их к людскому роду у Степана вдруг возникли серьезные сомнения — сплотилась и, начала превращаться в одно целое. Воплощение чего-то древнего и безжалостного. Из толпы — в монстра, вызывающего не просто безотчётный страх перед неуправляемой силой, но повергающего в ужас одним только допущением наличия у него подобия разума и воли. Злой воли, исковерканного разума…
"Так вот он какой — Зверь из Бездны… — откуда-то из глубины сознания Матвеева появилась мысль изрядно удивившая его самого. То ли Гринвуд вдруг "ожил", то ли память предков совершенно некстати проснулась. — Предвестник наступления царства Антихриста. Или сам Антихрист. Враждебный всему людскому в человеках. И власть ему будет дана на сорок два месяца… Впрочем, кто ж теперь знает! Тьфу ты! Чертовщина какая-то!" — Степан сплюнул на мостовую и помотал головой, будто таким образом можно было стряхнуть чужие мысли, пришедшие непрошенными.
"Какой Зверь, какой Апокалипсис? Что за причуды? У убеждённого агностика, попавшего в тело безбожника-сибарита?"
Матвеев продолжал удивляться неожиданному взбрыку сознания, выдавшему на-гора из закромов памяти четко сформированный образ с явной библейской подоплёкой. Похоже, всё от того, что революционное безумие сродни религиозному и весьма заразно.
