С этим словом связаны у меня последние воспоминания о встрече с тяжелобольным нашим ифлийским учителем — Григорием Осиповичем Винокуром, великим филологом. Мы, несколько бывших его студентов, поехали навестить его на даче. Я была так придавлена постановлением, что не могла ни о чем говорить. А говорить вообще было нельзя. Но, помня его потрясающий курс — история русского литературного языка — и опираясь на его положения, я, не объясняя почему, вдруг спросила:
— Григорий Осипович! Есть ли в русском литературном языке слово "наплевизм"?
И он ответил горько, понимающе, довольный моим пониманием:
— В русском литературном языке такого слова нет. Это — жаргонизм!
Как на лекции в нашем институте — поставил все на свое место, чтобы мы помнили его и умели разбираться сами. А когда мы уходили от него и он вышел из комнаты в прихожую, прощаясь со мной, вдруг с такой теплотой сказал:
— Как вы учились!
Я была так счастлива в этот момент, что не успела ответить ему: а как вы учили!
Так он отнес слово Сталина к грубому жаргону, что хорошо выражает сущность его бандитской личности и, естественно, его речи.
В сталинские годы одна циничная дама мне сказала, чтобы я помнила — жизнь наша подобна слоеному пирогу: слой — дерьма, слой — варенья, слой — дерьма, слой — варенья... Я спросила ее, когда же пойдет варенье? Она ответила, что все варенье я давно съела. Я возмутилась соцреалистическим ответом и противным этим анекдотом; но с годами поняла, что рожден и этот анекдот сталинизмом с его попытками истолковать жизнь, с приглушенностью нравственных тормозов, с надеждой, да, постоянной надеждой, что в эпоху террора наступит период варенья. И слоеный пирог нужен Сталину для обмана и для создания собственного его образа, вытаскиваемого писателями и художниками из дерьма, обмазанного густым слоем варенья. Но в каждый момент истории есть своя конкретная цель для обливания грязью и помоями.
Когда я начала работать в "Литературной газете", я не могла сначала ничего понять, но обязана была запомнить.
Что же я запомнила о первых месяцах работы? Что все вокруг ругают книгу Константина Федина "Горький среди нас". Порочная книга... Она восхваляет "Сера- пионовых братьев". Что обнаружил Сталин... С того дня началась для меня история сталинского печатного слова. Собирали отклики разных писателей, отрицательные конечно, готовили их в печать. Для меня дело осложнялось тем, что книгу Федина я не читала — редкий случай в моей жизни. А романы мне его не нравились совсем. Надо ли добавлять к этому, каким благополучным писателем стал потом Федин, сколько Сталинских премий получил, как умер главой Союза писателей, никому не помог, всех продав. Может быть, перепугался насмерть?
