— Одно «но» будет, предупредил Ситвел.
— Я так и знал, — вздохнул Эдельштейн.
— Довольно простое условие. Что бы вы ни пожелали, ваш злейший враг получит вдвое.
Эдельштейн задумался.
— То есть, если я попрошу миллион долларов…
— Ваш враг получит два миллиона.
— А если я попрошу пневмонию?
— Ваш злейший враг получит двустороннюю пневмонию.
Эдельштейн поджал губы и покачал головой.
— Не подумайте только, что я советую вам, как вести дела, но не искушаете ли вы этим пунктом добрую волю клиента?
— Риск, мистер Эдельштейн, но он совершенно необходим по двум причинам, — ответил Ситвел. — Видите ли, это условие играет роль обратной связи, поддерживающей гомеостаз.
— Простите, я не совсем…
— Попробуем по-другому. Данное условие уменьшает силу трех желаний, тем самым держа происходящее в разумных пределах. Ведь желание — чрезвычайно мощное орудие.
— Представляю, — кивнул Эдельштейн. — А вторая причина?
— Вы бы уже могли догадаться, — сказал Ситвел, обнажая безупречно белые зубы в некоем подобии улыбки. — Подобные пункты являются нашим, если можно так выразиться, фирменным знаком. Клеймом, удостоверяющим настоящий адский продукт.
— Понимаю, понимаю, — произнес Эдельштейн. — Но мне потребуется некоторое время на размышление.
— Предложение действительно в течение тридцати дней, сообщил Ситвел, вставая. — Вам стоит лишь ясно и громко произнести свое желание. Об остальном позабочусь я.
Ситвел подошел к двери, но Эдельштейн остановил его.
— Я бы хотел только обсудить один вопрос.
— Какой?
— Так случилось, что у меня нет злейшего врага. У меня вообще нет врагов.
Ситвел расхохотался и лиловым платком вытер слезы.
— Эдельштейн! — проговорил он. — Вы восхитительны! Ни одного врага!.. А ваш кузен Сеймур, которому вы отказались одолжить пятьсот долларов, чтобы начать бизнес по сухой чистке? Или, может быть, он ваш друг?
— Я не подумал о Сеймуре, — признался Эдельштейн.
— А миссис Абрамович, которая плюется при упоминании вашего имени, потому что вы не женились на ее Марьери? А Том Кэссиди, обладатель полного собрания речей Геббельса? Он каждую ночь мечтает перебить всех евреев, начиная с вас… Эй, что с вами?
Эдельштейн сидел на диване, внезапно побелел и вновь сжал руки.
— Мне и в голову не приходило… — пробормотал он.
— Никому не приходит, — успокоил Ситвел. — Не огорчайтесь и не принимайте близко к сердцу. Шесть или семь врагов — пустяки. Могу вас заверить, что это ниже среднего уровня.
— Имена остальных! — потребовал Эдельштейн, тяжело дыша.
