— Сын Эдмунда. Что ж, — серьезно сказал Вильям, — это уже само по себе наилучшая рекомендация. И я, и Джон очень хорошо помним твоего отца. И ценим. Кстати, как он? Давно мы не встречались, но нас должно простить: унаследовав дело отца, нам не то что друзей навещать — нам спать по три дня подряд некогда бывало. Пока хоть отчасти освоились в делах, минули годы. Как он, на родину в Девоншир возвращаться не думает?
— Думал, еще год назад. Но не теперь.
— Что так?
— Он получил приход. В Кенте. Думаю, теперь, если волнений новых не произойдет, он уж никогда и никуда с места не стронется. Надоело бегать с места на место. А с такой семьей как наша, вообще очень сложно переезжать. Вы же не знаете, а у меня ведь уже десятеро братишек! Да и приход его в хорошем месте: тихая деревня, дом в прекрасном саду, церковь старенькая… Нет, он уж не сдвинется с места ни за какие коврижки. И прихожане не отпустят — они его полюбили. Пускай уж доживает там, куда судьба определила, — солидно ответил Фрэнсис.
Братья одобрительно переглянулись: обоим понравилось, как говорил об отце этот юнец, которого они помнили четырехлетним карапузом: об отце — как старший о младшем говорит. С ответственностью. Не покровительственно, не снисходительно, а так, как и надобно.
— И что твои братья поделывают?
— Растут пока. Впрочем, старший из них уже плавает на разных торговых посудинах вдоль побережья, — и, усмехнувшись, Фрэнсис добавил:
— Еще с Чатама у нас у всех морская соль в крови.
— Это отлично! — весело ответил Вильям. — Морская профессия может дать человеку все! Особенно в наши дни.
Что ж, он имел полное право так говорить, потому что им, Хоукинзам, море действительно дало все: богатство, известность, приключения, карьеру, путешествия, ну и опасности в меру… Старый Вильям посылал корабли на восточные побережья Америки, а его сыновья организовали почти регулярную доставку черных невольников из Верхней Гвинеи на побережье Караибского моря — туда, где рабы нужны были не для услужения в домах знатных и богатых людей, а для работы на плантациях. Там спрос на них был, можно сказать, неограничен. Индейцев, какие покрепче, испанцы извели каторжным трудом и теперь не могли вести хозяйство без постоянного притока из-за океана новых и новых рабов. Правда, торговлю сильно осложняло то обстоятельство, что король Испании Филипп Второй объявил торговлю живым товаром исключительной монополией казны. Но «осложняло» не означает «прекращало». По-прежнему Джон Хоукинз, а также немало французских корсаров и голландских приватиров шли на риск, контрабандой ввозя в Америку сотни и тысячи рабов.
