Здесь я не стал вмешиваться в его текст. Чернусь, понимая, что эти строчки рано или поздно обретут гласность, осознанно отправил его ко мне в такой форме. «…приезжал какой-то одутловатый дядька…» Дядька! Мне по-настоящему жаль, что мое протеже – человек, хоть сколько-то одаренный, побывавший однажды в атмосфере истинной литературы (необычной лит. среде) – не может, не выпячивая свое эго, говорить о людях, чей талант и место в русской культуре НЕОСПОРИМЫ.
Я бы ему простил эти строки, найди он их где-то в пыльном чулане или же на чердаке с паутиной, или в своих старых тетрадях, полных двоек и троек, – напиши он их еще подростком, но не сегодня, когда ему давно за пятьдесят.
Лично я встречал «этого дядьку» не раз: он приезжал на «Киностудию им. Горького» – его брат, Валерий Гинзбург, прекрасный оператор в то время снимал картину «Гиперболоид инженера Гарина»; а я тогда, совсем еще мальчишка, состоял там на службе в учениках осветителя. Я хорошо помню, как этот самый «дядька» во время перерыва и перестановки света заходил к нам в павильон. Его сразу же окружала вся съемочная группа, и по тому, как он держался, можно было абсолютно точно сказать: это был ГОСПОДИН. Так вот этот самый господин был не кто иной, как Александр Аркадьевич Галич.
* * *
А позже произошла у меня одна неожиданная встреча во Франции, на Лазурном берегу, зимой. Событие, подтвердившее, что все в мире взаимосвязанно, в том числе наши мысли, а также и то, что я иду верной тропой в своих догадках.
В 2013 году я встречал Старый Новый год в Каннах, в легендарном отеле «Карлтон». Так случилось, что за нашим столом оказался очень интересный собеседник – француз, который объяснялся на русском языке не хуже любого выходца из Москвы или Петербурга. В начале нашего знакомства я даже не пытался докапываться до его происхождения, так как наша беседа была стремительной: было очень много людей вокруг, которые отвлекали и перебивали нас. На том ужине были достаточно приличные и интересные люди, и со многими хотелось пообщаться, но я так и не нашел время – не получилось. Беседа с моим настоящим «русским французом» меня держала – его манера рассказа, подача информации страшно зацепили.
В основном, мы говорили о великих литераторах ХХ века, вспоминали и Цветаеву, и Ахматову, и Бунина, и Берберову, и, конечно же, Пастернака. А так как из всех мною названых имен Пастернак был для меня более предпочтительным, мы остановились на подробном обсуждении именно его персоны, его гения.
