– Только ты меня не осуждай. У меня возникла прекрасная мысль, правда, может быть, она мне только одному кажется прекрасной? Поедем к одной моей знакомой пианистке. Она будет играть на рояле, а я ей обещал прочитать то, что я написал за эту зиму-осень. Ты там узнаешь страницу, которую в эту книгу вписала.
Потом была большая сумрачная квартира, хозяйка играла Шопена… почему-то именно похоронный марш, подобающий черноте дня. Было гостей человек шесть, и все – по углам, и Ольга, которую усадили почему-то посредине комнаты на венском шатком стуле. Борис Леонидович, как будто позабыв о ней, копошился со страницами, которые предстояло прочитать.
Музыка затихла. Писатель встал. Листы бумаги в его руках слегка дрожали.
– Шли и шли и пели «Вечную память», и, когда останавливались, казалось, что ее по залаженному продолжают петь ноги, лошади, дуновения ветра.
Прохожие пропускали шествие, считали венки, крестились. Любопытные входили в процессию, спрашивали: «Кого хоронят?» Им отвечали: «Живаго». – Борис Леонидович продолжал негромко читать. – «Вот оно что. Тогда понятно». – «Да не его. Ее». – «Все равно. Царствие небесное. Похороны богатые».
Ольга встала и тихо улизнула в прихожую.
Тут уж оставалось стащить свою собственную беличью шубу и выпорхнуть на улицу.
Ей было плохо. Она прислонилась к стене подъезда и стала растирать ладонью лицо.
По улице уже начинала летать поземка, ногам было очень холодно. К счастью, вскоре Ольгу нагнала машина, по-видимому, из немецких трофейных: опередила, остановилась и стала ее дожидаться. Она же, глупая, сломя голову бросилась к ней. Чтобы впустить Ольгу в двухдверную машину, один из ее пассажиров вывалился в сугроб, а водитель, наклонив переднюю спинку кресла, пропустил женщину на заднее сидение.
– Не в сторону Мясницкой, случайно? – обратилась она.
– Так мы туда же! – раздалось из машины.
Ольга откинулась на кожаную спинку сидения, прислонилась носом к холодному стеклу и отрешенно любовалась красотой ночной заснеженной Москвы.
Возле Главного Почтамта она очнулась.
– Остановитесь, пожалуйста, здесь.
Но спутники не отзывались и мчались дальше. И здесь она почувствовала себя в мышеловке.
Машина вскоре свернула направо, на Лубянку, перед черными, окованными железом воротами посигналила. Врата разверзлись, пропустили внутрь. Они оказались в темном дворе…
Дальше последовала комната без окон с очень яркой лампой… Хриплый голос дежурного.
– Фамилия, имя, отчество.
