– Двое суток на лыжах до ближайшего полустанка, – продолжала Зинаида Николаевна.
– Мы поклялись друг другу: как только кончится война – вас навестить. Нам нравятся ваши стихи, – вступил в разговор второй гость, юноша по фамилии Новиков.
– Ну, так раздевайтесь! – радостно скомандовал писатель. – Зинаида Николаевна, парную картошку – на стол! Окружим гостей джунглями квашеной капусты. На стол – чайные чашки с видами Фудзи! Ваши имена, молодые люди?
– Новиков.
– Романеев.
– Замечательно! За стол, за стол! Вы, наверное, и сами пишите? В стол, естественно…
Романеев с улыбкой ответил:
– Да нет. Мы уже печатаемся в леспромхозовской многотиражке.
– Замечательно! Молодые люди, Зинаида Николаев-на, дебютируют раньше меня! Прекрасное начало! А с какими, например, моими стихами вы знакомы?
– Ну… как бы ни с какими, – признался Новиков, – дело в том, что мы нашли в «Новом мире» статью про вас, и там цитируется одно ваше четверостишье. Оно настолько нам понравилось… что, вот, мы здесь…
Юноша раскраснелся от волнения:
– А ваших книжек нигде в библиотеках нет.
Достал листок и прочел вслух:
– Вот это четверостишие…
Тенистая полночь стоит у пути,
На шлях навалилась звездами.
И через дорогу за тын перейти
Нельзя, не топча мирозданья.
Зинаида Николаевна, словно завороженная, продолжила:
Когда еще звезды так низко росли,
И полночь в бурьян окунало,
Пылал и пугался намокший муслим,
Льнул, жался и ждал финала?
А счастливый Борис Леонидович раздобыл кипу исписанных листов, перевязанных лентой, подарил парням по тоненькой книжке и подписал.
Когда же завтрак был съеден, а парни отправились за пять тысяч километров на восток, супруги некоторое время сидели молча.
Первой не выдержала жена:
– А зачем они все же сюда приходили? Ведь не иначе, чтобы пошпионить!
– Да, побойся Бога, Зина! Какие же они Розенкранц и Гильденстерн? Может же быть так, что кому-то моя поэзия нравится? Очень милые, простодушные парни, – воскликнул с укором Борис Леонидович.
– Не осуждай меня. Я сама завидую тем, кто может молиться, расслабиться надеждой. Поверь, что у стен нет ушей да глаз… Я сделаю все, чтобы тебя сохранить. Разглашаю по всем углам глупости вроде той, что мои дети больше всех любят товарища Сталина, а только потом уже – папу, сознательно нарываясь на насмешки, сношу их, становлюсь перед тобой на колени каждый раз, когда ты относишь на почту заступнические письма… Ты ведь играешь со смертью…
Борис Леонидович развел руками, собираясь то ли возразить, то ли утешить свою жену, но тут затрещал телефон.
