Мужик, назвавшийся Ридом, курил. Она не стала. Незачем оставлять лишние детали, особенно, если что-то пойдет не так – покурит позже, когда останется одна.
– А кто будет платить за разбитую машину?
– Я.
– Богатая ты. – Фыркнули из темноты.
Буду бедная, – не стала произносить Ани вслух. – Убьешь ты его или нет – скорее всего, нет – но после этой оплаты у меня останется на жизнь всего пять тысяч. Жалкие пять тысяч на, возможно – ей так хотелось на это надеяться – новую жизнь. Совершенно другую жизнь.
(Главное, создай для меня заветную паузу, отвлеки на себя внимание и задержи его на улице, и тогда я заплатила не зря)
– Во сколько он появится у дома?
До этого они больше препирались, нежели говори по существу – этот же вопрос означал, что незнакомец, все-таки, берется за работу.
– Он возвращается около восьми. Адрес, имя и описание машины, на которой он подъедет тут.
Ани-Ра достала из нагрудного кармана два свернутых вчетверо листа.
– Если не в восемь, то в половине девятого.
– Деньги?
– Половину отдаю сейчас. Остальное после выполнения.
Рука нащупала в кармане тугую пачку из снятых ранее в банкомате купюр, извлекла ее на свет и положила в мужскую ладонь.
– В том, что мертвый, сама будешь убеждаться?
– Хотите вторую часть суммы? Тогда лучше, чтобы он был мертвым.
Мужик усмехнулся – изо рта дохнуло табаком. Он не верил таким, как она – мстительным дурам, и презирал их, но Ани было на это глубоко наплевать – главное, чтобы он запомнил ее именно такой: обиженной, туповатой и мстительной. И уж кого из них следовало презирать, так это его, Рида, потому что только идиот мог в мирной жизни добровольно выбрать профессию убийцы, а, значит, им и жертвовать не жалко.
Когда в пальцах перестали шелестеть пересчитываемые купюры, в тусклом свете блеснули белки глаз.
– Уверена, что в бумагах есть вся информация?
– Да.
– Тогда увидимся завтра.
Он задержался в самый последний момент, на полуразвороте – будто почуял неладное.
– Слушай, а ты не пытаешься меня подставить?
– В смысле? – Ани почувствовала, как от всколыхнувшегося волнения нервно забилось сердце, но возмущение в голосе прозвучало вполне искренне.
– Что-то на душе как-то неспокойно от твоего дельца.
– Так не беритесь… – «Если вы ссыкун», хотела она добавить, но не добавила, потому что и без того прозвучало грубо. Но стоящего напротив человека ее грубость не разозлила, а по какой-то причине успокоила.
– Забудь. Давай, до завтра.
Она не стала отвечать – дождалась, когда стихнет шорох раздвигаемых телом кустов, когда растворится в темноте опустившейся ночи силуэт, и только после этого двинулась с места. На сегодня план выполнен. Теперь отыскать выход из парка, дойти до дома и лечь спать.
