Вот ответ на ваш вопрос: почему мы знали и молчали? Почему не вышли на площадь, не кричали? Мы докладывали, составляли объяснительные записки. А молчали и беспрекословно подчинялись приказам, потому что партийная дисциплина, я - коммунист. Не помню, чтобы кто-нибудь из наших сотрудников отказался от командировки в зону. Не из-за страха положить партбилет, а из-за веры. Прежде всего, вера, что мы живем красиво и справедливо, и человек у нас выше всего, мера всех вещей. Крушение этой веры потом для многих кончалось инфарктом или самоубийством. Пулей в сердце, как у академика Легасова... Потому что, когда теряешь веру, остаешься без веры, ты уже не участник, а соучастник, у тебя нет оправдания. Я так его понимаю.
Некий знак... На каждой атомной станции в бывшем Союзе в сейфе лежал план ликвидации аварии. Типовой план. Секретный. Без такого плана нельзя было получить разрешение на пуск станции. За много лет до аварии его разработали именно на примере чернобыльской станции: что делать и как? Кто отвечает? Где находиться? До мельчайших подробностей... И вдруг там, на этой станции происходит катастрофа... Что это - совпадение? Мистика? Если бы я был верующим... Когда хочешь найти смысл, чувствуешь себя религиозным человеком. А я - инженер. Я - человек другой веры. У меня другие символы..."
Марат Коханов, бывший главный инженер Института ядерной энергетики Академии наук Беларуси
Монолог о том, что в жизни страшное происходит тихо и естественно
"С самого начала... Где-то что-то случилось. Я даже название не расслышала, где-то далеко от нашего Могилева... Прибежал из школы брат: всем детям раздают какие-то таблетки. Видно, действительно что-то случилось. Ай-я-яй. И все Первого мая мы замечательно провели день. Вернулись домой поздно вечером, в моей комнате окно распахнуто ветром... Это вспомнилось позже...
Работала я в инспекции по охране природы. Там ждали каких-либо указаний, но они не поступали... В штате инспекции профессионалов почти не было, особенно среди руководства: полковники в отставке, бывшие партработники, пенсионеры или неугодные. В другом месте проштрафился, его к нам. Сидит, шуршит бумажками. Зашумели, заговорили они после выступления в Москве нашего беларусского писателя Алеся Адамовича, который стал бить во все колокола. Как они его ненавидели! Что-то ирреальное. Здесь живут их дети, их внуки, не они, - а писатель кричит миру: спасите!! Казалось бы должен сработать инстинкт самосохранения. На партсобраниях, в курилках - все о писаках. Что лезут не в свое дело? Распустились! Существует инструкция! Субординация! Что он понимает? Он не физик! Есть цека, есть генеральный секретарь! Я тогда, может быть, впервые поняла, что такое - тридцать седьмой год. Как это было...
