— Как быстро тут темнеет, — произнесла Марьяна.
Она повернулась к Сене. В темноте она могла видеть лишь его силуэт, но все равно чувствовала, что он на нее смотрит. Она вдруг остро осознала, что они здесь одни, он так близко… Ее обдало волной жара, и, чтобы развеять наваждение, она хотела встать и включить свет. Но в этот момент в дверь постучали.
Сеня, впустил официанта и помог ему расставить тарелки на столике. Потом включил торшер, а люстру выключил.
— Так нормально? — спросил он. — Просто с верхним светом не видно того, что за окном.
— Так тоже почти не видно, — сказала Марьяна. — Хорошо было бы зажечь свечи…
— Свечи? Но у меня, наверное, нет… Я сейчас позвоню.
— Да не надо! Я пошутила. У нас же не романтическое свидание. Можно просто включить вон тот дальний светильник. Он не будет отбрасывать свет на окно. Правда, будет не очень хорошо видно, что мы едим… Но, я думаю, разберемся.
И она взяла в руку вилку.
— Так вы здесь пробудете неделю? — спросила Марьяна через некоторое время.
Она удивлялась необычной молчаливости Сени и не могла понять, в чем ее причина. Время от времени она ловила на себе его взгляд, и совершенно не могла понять его значение. Ей казалось, что он смотрит на нее как-то испуганно. Что его так пугает? Или это не страх, а какая-то тревога? Может, это вообще связано не с ней. Мало ли какие у человека неприятности.
— Да, такие были планы, — ответил он. — Маловато, конечно, но все же лучше, чем ничего.
— Что, каникулы заканчиваются? — улыбнулась Марьяна.
— Нет, не каникулы, — произнес Сеня серьезно.
Она посмотрела на него в недоумении. Да что происходит? Куда подевался его острый язык, его чувство юмора и легкость в общении? Его как будто подменили… Марьяна случайно взглянула на его тарелку и заметила, что он режет не лист салата, а бумажную салфетку.
— Эй, осторожнее, — произнесла она. — Твой аппетит меня просто пугает.
— Что? — он хлопал глазами, как будто только что проснулся. Потом посмотрел вниз и рассмеялся. — Надо держать себя в руках. Того и гляди перекинусь на шарфы и башмаки.
Он, действительно, совершенно не чувствовал вкуса того, что ест. В его мозгу молоточком звучала одна фраза: «Я должен сказать, сегодня я обязательно должен все сказать». Сначала он отложил объяснение до того момента, когда уйдут друзья, потом — до прихода официанта, последняя отговорка была: «Надо же сначала спокойно поесть». Все, больше откладывать нельзя. Хватит. Мужчина он, в конце концов, или где? Он никогда не испытывал страха перед важными событиями. Наоборот, он всегда чувствовал азарт и прилив адреналина. Когда ему было страшно что-то сделать, он просто выключал мозг, вместе со страхом, и делал. Не думая. Так же, как прыгают с вышки в воду. Или с трамплина на снежной трассе. Все. Пора. Он глубоко вдохнул и произнес, чувствуя, что голос предательски дрожит:
