– Так не возьмёшь? – говорит он мне.
– Нет, не возьму.
– Да ты пойми, ведь из этого рожка удобнее наливать.
Я не стал его и слушать, а от чайника наотрез отказался.
– Не надо, – говорю, – и баста!
Он швырнул мне деньги обратно, да и говорит:
– Я ещё давеча тебя заметил, что ты из раскольников, вишь, шапка-то на тебе четырёхугольная кучерская, видать тебя по покрою, что ты принадлежишь к тем, которые во всём видят обман да печать антихристову. Знаю я вас.
– У нас и шапка неспроста носится, – сказал я ему. – У ваших кучеров она кучерская шапка и только, а у нашей шапки четыре угла являют четырёх евангелистов, а околыш – землю, по которой они проповедовали Евангелие. У нас и шапка святая, вот что, голубчик мой!
– Ну, мели, Емеля, твоя неделя! – засмеялся купец и закурил папиросу.
Я, чтобы не нанюхаться этого проклятого смраду, вышел из лавки.
Пока слепой послушник рассказывал нам, в это время отец Досифей отсутствовал, да оно и понятно: они были соперниками в скиту по части всевозможных рассуждений, и слепой ему во многом не уступал, а поэтому они, имея одинаковый успех по своей профессии, один другого, как рыбак рыбака на плёсе, ненавидели.
– Оскудела вера в народе, что и говорить! Во времена Иоанна Богослова Симон волхв поднимался на воздух и удивлял весь народ своим чародейством, но молитвами апостола сверзился-таки с высоты, окаянный, и ноне, говорят, все летают на шарах, а веруют будто бы во Христа. Страшно и подумать, какая сила тут действует… Для нонешнего народа ничто не страшно. Вот тоже придумали ружья-то какие! Тик-так! И пошла душенька в муку вечную, а как «ослобониться»…
– Отец Паисий! – сказал неожиданно вошедший отец Досифей, потрапезовать надо, на столе уже всё готово, да и гостей отпустить восвояси с миром. Лариона не переслушаешь! Мало ли чего на белом свете не бывает! Это и без него каждый знает! Тоже нашёлся проповедник безграмотный, поучиться ещё самому надо, – не без злобы проговорил последние слова отец Досифей. Слепой повёл в ту сторону своими бельмами, откуда он слышал голос отца Досифея. Ноздри его широко раздулись, и видно было, что в нём бушевало оскорблённое самолюбие, но он удержался и ничего не сказал, только руки его нервно дрожали и перебирали ступеньки лестовки с таким ожесточением и быстротой, что она, бедная, так и трещала в его сильных руках. Все отошли от слепого рассказчика и встали в ожидании, пока поправится отец игумен.
Перед обедом всей братией была прочитана молитва Господня «Отче наш», после которой все уселись за стол согласно возрасту и чину. Во время трапезы тот же молодой монах, который за ужином показывал мне иконы, читал из Пролога жития святых отцев. По окончании обеда, все монахи пропели на глас шестой «Достойно есть» и опять усердно помолились за своих «христолюбцев» – жертвователей.
