Красавчег, чтобы не ждать молча, пока я с пивом управлюсь, заказал себе ещё виски.
В это время двери бара распахнулись, и на пороге показался Зелёный, собственной персоной. Все разговоры в зале смолкли, и лица обратились к входу. Нечастый гость — Зелёный. Он был, как обычно, навеселе и держал в руке жестяную банку «Протоки № 3». Любого другого со своим спиртным за порог выкинули бы, но с Зелёным даже Бульдог боялся связываться. Недаром тот держал весь район в ежовых рукавицах. Тех, кто с законом в ладах, Зелёный не трогал, а вот остальным, кто по тёмной стороне улицы любил гулять, Зелёный диктовал свои условия, и не дай Творец ослушаться. Зелёный, хоть и без охраны ходит, но никто в его сторону даже косой взгляд не бросит. Зелёный — он с самой матушкой природой в сговоре. Последний раз три года назад его пытались на слабо пощупать, так он наглеца заживо набил изнутри травой. Тот умер в страшных муках.
Проходя мимо барной стойки, Зелёный приложил два пальца правой руки к брови и козырнул.
— Приветствую преподобного Крейна.
— И тебе того же, — пробурчал я.
— Щупальцы, мне как всегда.
— Будет сделано, Зелёный, — отозвался Марк.
Я допил пиво, попросил повторить и с полным бокалом в сопровождении Ника Красавчега отправился на поиски Бедуина.
Он и вправду оказался за столом у Димы Стекляшки. Как всегда, Дима просвечивал, но ещё не выпал окончательно в невидимость. Для этого ему требовалось ещё литра три пива или торпедировать ситуацию бутылкой водки. Но настроение у Стекляшки нездоровое. Хмурится, зараза, да что-то бормочет под нос. Наверное, опять на жизнь свою жалуется, только вот желающих выслушать его нет. Ванька Бедуин сидит напротив. Сухощавый, лысоватый, лет за сорок, и бледный, точно из него всю кровь выкачали и заменили молоком. Видно, давно на свободу не ходил. После прогулки он обычно возвращается сытым и красномордым. Что поделать, упырь!
Я приземлился за стол по левую руку от Бедуина. Ник Красавчег — по правую.
Ване наше появление не понравилось, но он смолчал. Булькнул в нутро рюмаху водки, закусил бутербродиком черного хлеба с полукопчёной колбасой и жадно зевнул.
— Чего надо?
— А надо нам, Ванюша, самую малость. Пригони нам со свободы свежего человечка. Ты же слышал, что произошло с Усатым, — ласково так произнес Ник, словно в постель его уговаривал. Тьфу, мерзость какая.
— Здесь все слышали, что мы без ишибаши остались. Но я тут при чём?
— Ваня, не строй из себя жалкого поца. Только ты на свободу, как к себе в сортир, ходишь. Только тебя при возвращении не обыскивают до ануса. Только ты знаешь тайные норы. Стало быть, кто, как не ты, может достать нам свежего человечка, — медленно произнес я.
