Может, подсознание с самого начала знало, что он был с Эммой, и этим объясняется его влечение к ней. Он всегда считал ее недоступной, однако после несчастного случая их отношения стали меняться.
– Ты точно знаешь, что беременна?
– Я еще не была у доктора, но все тесты положительные.
– Сколько ты сделала?
Она потупилась:
– Семь.
– А, чтобы уж наверняка.
– Да.
Дилан тяжело вздохнул. Понимал, как сильно могут повлиять на нее его первые слова, поэтому был очень осторожен. Но, черт, он потрясен. И абсолютно ничего не помнит о той ночи.
– О'кей.
– О'кей?
– Да. Сейчас у меня нет ответов, Эмма. Но ты не одна. Я рядом. И мы вместе поймем, что делать.
Он чертовски хорошо понимал, что должен жениться на ней. Никогда его ребенок не будет расти без отца! Слишком часто он видел, как пренебрегают детьми, бьют и унижают. До появления и удочерения родителями Брук они не раз приводили испуганных несчастных детей, ухаживали за ними, пока те не обретали теплый дом. Его ребенок будет носить его фамилию и расти в любви и ласке. Но сейчас не время делать Эмме предложение.
Они оба в шоке.
Дилан пытался быть обаятельным. Терпеливым. Но, судя по нахмуренному лбу и беспокойному взгляду, растерялся. Как и Эмма. Но она уже любит свое дитя, его дитя, и перевернет небо и землю, чтобы все исправить.
Эмма спокойно поднялась. Дилан тут же вскочил, не отрывая от нее встревоженных глаз.
– Мне нужно в туалет, – пояснила она.
– Я провожу.
– Нет, голова больше не кружится, и я знаю, где это.
Он крепко сжал губы, но не стал спорить, когда она отошла спокойным размеренным шагом и открыла дверь ванной.
Там она плеснула в лицо холодной воды, которая привела ее в чувство. Подняла голову и уставилась на свое отражение. О, уже не так бледна. И ноги не подгибаются. Эмма открыла свой большой секрет, и это оказалось настолько благотворным, словно в темноте вдруг включили свет и она обрела способность видеть, а с плеч упало тяжкое бремя. Она свободна. Ей легко.
Но это чувство оставалось в ней всего несколько секунд.
Когда она вышла из ванной, Дилан поджидал ее у двери, прислонившись к стене и сложив на груди руки. Лицо по-прежнему выражало тревогу.
Он шагнул к ней и взял за руку:
– Как ты себя чувствуешь, Эм?
Легчайшего прикосновения большой руки оказалось достаточно, чтобы пробудить спящие эндорфины. И пока они не начали действовать, она могла думать только о том, как бы отстраниться от него. Отстраниться от нежного голоса, произносившего ее имя. От того, чего она боялась почти так же, как темноты. Боялась влюбиться в него. Влюбиться по уши, по-настоящему, потому что любовь сломает ей жизнь.
