Царевич Димитрий | страница 14
– Добре! – согласился монах, взбираясь на седло. – Туто корчма недалече – заедем, по ковшу пенника проглотим во славу Божию.
– В корчму? А коней ты себе в пазуху, что ли, положишь? На улке их здесь беспременно сведут.
– Да заходить и не будем – целовальник нам вынесет.
Они подъехали к кабаку, выпили, не слезая с коней, по чарке сивухи, затем спустились к Москве-реке и продолжали путь пустынной дорогою по льду.
Было не холодно; окружающая тишина и выпитая водка располагали к беседе.
– Ты всё там же, друже, – начал Сквалыга, – у Романовых? Каково живёши?
– День да ночь – сутки прочь! Не печалуюсь – перепадает кроха и в мои потроха! Боярин наш в большой чести ныне у царя, Годунов же Борис Фёдорыч первым другом его называет. Разбогатели мы!
– Одначе не на Москве, а – слух шёл – во Пскове перва друга-то ныне держат! Опять туда поедет?
– Поедет вскорости.
– Почто же тако? Ужели здесь нет места боярину?
– На то указ есть царский. Почём яз ведаю! Дивлюся вопрошанью твоему.
– Может, слышал ненароком – что за причина?
– Нет, отче, того не знаю: человеки мы малые – боярских блох не лавливали.
– Ты прежде речистее был, Прокоп Данилыч! Верил мне и знал, что Мартынка свято тайну хранит и едина слова во всю жизнь не выдал. Буди, друже, и здесь без сумнения! А не та ль причина, что царь наш недужит и, бают, может вскорости отойти, идеже несть печали и воздыханья, опосля же его кончины будут выбирать в цари боярина Годунова, твой же хозяин-то будто бы препоною к тому стоит?
– Не ведаю, отче, може, и так. Да токмо кака умная башка такие речи на дороге ведёт? – Он оглянулся во все стороны.
– Зря серчаешь, Прокопе! Души единой кругом нетути – река широка, и лучше места не промыслишь. Думаю же аз, грешный, что по смерти государя Фёдора Ивановича наследником ему должен стать Романов старший – близкий бо сродственник царя по матери.
– Може, и так. То дела великие, разума не нашего. А по какой стати вопрошаешь? Чтобы звонить потом везде? И како сам ты знаешь о сём?
– Знаю, друже, о многом – по миру шатаючись, всего наслышался, да токмо не звоню, а про себя таю. Замыслов же лихих не держу и тя возлюбил издавна. Меня не бойся!
– Издалече бредёшь ныне?
– Со степи украйной, батюшка, из Белграда, с монастыря Ефимьевска.
– Ну, что ж наглядел там? Каково зябнут людишки?
– Монаси добре живут, жиру накопили изрядно, а протчие животишки – худо, не лучше здешнего. Да беглых отсель в тех краях много стало, – тесно стало, и тяготы пошли великие.