В мае 1938 года Бирнбаум в последний раз навестил Яковлева на улице Кампань-Премьер на Монмартре. Художник легко сбежал по лестнице, чтобы проводить гостя в свою мастерскую на четвертом этаже, и Бирнбаума в очередной раз поразил его веселый и умный взгляд, его изящество и аккуратная бородка, придававшая ему сходство с Паном. Критик описывал скромную, но изысканную обстановку, по которой читались пристрастия хозяина: коллекция редких первых изданий, переплетенных в красный сафьян с золотыми инициалами, гимнастические брусья в центре комнаты, на которых Яковлев ежедневно выполнял серию изнурительных упражнений, роскошные хрустальные графины с серебряными пробками, которые его матери удалось вывезти из Санкт-Петебурга.
Когда пришел Бирнбаум, дядя Саша как раз упаковывал вещи, чтобы вернуться на Капри. Он рассказывал о своих планах на лето – грядущая работа должна была стать самым важным его достижением. Вечером они отправились на концерт в зал Плейель, чтобы послушать Иегуди Менухина[25]. В середине концерта Яковлев вдруг побледнел, пожаловался на боль в боку и сказал, что на следующее утро ложится на “небольшую операцию”. После концерта он отвез Бирнбаума домой в своем спортивном автомобильчике и пообещал, что уже через несколько недель они встретятся в порту Пиккола Марина.
Но, как оказалось, это была одна из тех операций, когда хирург разрезает больного, понимает, что рак уже не остановить, и зашивает обратно. Спустя две недели после вечера в Плейель Яковлев скончался. Он встретил смерть так же достойно, как и жил. Мне тогда было семь с половиной лет, и я ясно помню отпевание в русской церкви на улице Дарю. Гроб покрывали алые пионы, любимые цветы дяди Саши. Его семидесятисемилетняя мать, моя любимая бабуля, распростерлась на каменном полу церкви в извечном порыве материнского горя. Помню ее крохотные беспомощные ножки в нескольких сантиметрах от моих. Она страдала от сердечной недостаточности и пережила сына ненадолго – в мае следующего года, в годовщину смерти дяди Саши, ее не стало.
Прежде чем завершить рассказ о самой романтической фигуре в семье Яковлевых, мне бы хотелось поведать о том, как он повлиял на нашу жизнь. Во-первых, моя мать была во многом его творением – благодаря ему она выросла изысканной талантливой девушкой.
Под присмотром бабушки и тети, благодаря постельному режиму и лекарствам, мама излечилась от туберкулеза. Она ждала возвращения дяди Саши из Америки, а пока помогала семье свести концы с концами, позируя для фотографов. Татьяна мечтала об этом еще в России – теперь она позировала для рекламы мехов, украшений и чулок, а также работала натурщицей для рождественских и именинных открыток, невероятно жеманных картинок, где на переднем плане всегда были ее изящные руки.
