Не меньше преград путешественникам уготовила политика. В последние дни августа 1931 года две группы встретились, как и было уговорено, в китайском городе Аксу в нескольких километрах к югу от советской границы. Но несколько недель спустя, когда они двигались по северо-западному региону провинции Синьцзян в Пекин, их арестовал местный губернатор Цзинь. Он удерживал их больше месяца, пока Ситроен не отправил по Транссибирской железной дороге дюжину своих гусеничных тракторов в качестве выкупа. Путешественники двинулись на восток, но через несколько недель их снова арестовали – на этот раз люди Чан Кайши. Освободили их раньше, чем из первого плена, но из-за возникших проволочек путешественники попали в китайские степи перед пустыней Гоби зимой, когда температура зачастую опускалась до минус сорока градусов. Согласно первоначальному плану, они должны были пересечь степи в сравнительно мягкую пору конца лета и начала осени.
Яковлеву между тем приходилось преодолевать дополнительные трудности. Рисовать в мороз было мучительно тяжело. В древних развалинах к югу от пустыни Гоби он пытался срисовать древние буддистские фрески в пещерах, куда до того не ступала нога европейца, но краски замерзали, стоило выдавить их из тюбика. Он сделал себе металлическую палитру, которая ставилась на газовую горелку, но всё равно вынужден был поминутно смешивать краски. В городах художника поджидали новые преграды. В китайской культуре принято преклоняться перед портретистами. Как писал сам Яковлев, художник в этой культуре “воплощает в себе дух аристократии… а портретист своим искусством добывает себе благородный титул”.
Это выяснилось, когда путешественников арестовал губернатор Цзинь. Местные чиновники настойчиво требовали, чтобы их запечатлел художник экспедиции. Стремясь освободить своих товарищей, Яковлев целыми днями метался по городу, рисуя бесконечные портреты мандаринов, в надежде, что один из них уговорит губернатора отпустить европейцев. Особенно ему удался портрет местного военачальника, бывшего губернатора округа Хами.
“ [Генерал Чоу] позировал мне в бескрайнем зале, где гуляла пышная свадьба, – писал он. – Под грохот оркестра во дворе шло театральное представление. По углам стояли вазы, куда ликующие гости могли опорожнить желудки перед возвращением к пышному столу. Крепкий запах опиума (объясняющий благодушную дрему генерала) мешался с ароматом местного аквавита[24]”.
В феврале 1932 года, преодолев в общей сложности двенадцать тысяч километров, изможденные путешественники прибыли в Пекин. В их честь китайские власти, французское посольство и другие иностранные представительства устроили шумные празднества, которые растянулись на несколько недель. Но после года лишений и одиночества буйное веселье повергло Яковлева в необъяснимую тоску. “Почему к радости от нашего успеха примешивается необъяснимая меланхолия? – спрашивал он себя на страницах дневника под конец пребывания в Пекине. – Виной ли тому встреча с цивилизацией?”
