«Беатриче прекрасная» застывает с прикрытыми глазами, быть может, это транс, быть может, летаргия, существование по эту и ту стороны бытия одновременно. Почти юноша.
«Прекрасная Розамунда», «Дневной сон», «Пандора», держащая в открытых до плеч мощных руках свой чудовищный ящик, свою немилосердную тайну. Гермафродиты.
«Прекрасная донна», ты – андрогин, двуполярное совершенство.
Андрогин обнаженный – «Сирена».
«Жанна д’Арк, целующая меч освобождения» – андрогин с явно выраженным адамовым яблоком на высокой шее.
И наконец, Астарта, Ашера, Иштар – богиня любви и власти – здесь – поглощающий, вызывающий страсть андрогин.
Что это – бред одурманенного алкоголем, опиумом и страданиями поэта? Поиск абсолюта в дебрях и мороках сознания? Идеал красоты, формируемый временем?
Мощь и нежность, совмещение противоположностей, невероятность.
Я нажимала круглую кнопку ноутбука, открывала «Страну чудес» в аудиоформате, включала среднюю громкость, так чтобы шум воды и другие звуки не мешали слушать, и принималась готовить завтрак. В очередной раз, делая клики на следующую главу, замечала, что экран и клавиатура грязны, хваталась за влажную тряпицу и принималась тереть панели, понимая, что надо бы сначала отключить комп, что нельзя влажным, но продолжала протягивать уголок тряпицы по лабиринтикам между буквами, тереть экран, стараясь нажимать как можно слабее. Вот, чисто. Я возвращалась к взбитым вилкой яйцам, потому что Старик терпеть не мог миксеры, электротерки и микроволновки, и крошила в плоский тайский казанок спелую и зеленую папайю, живописно ложащуюся почти алыми и почти белыми ломтиками в оранжевую яичную массу, добавляла слишком твердые черри, остальные томаты тайцы снимают с кустов почти зелеными, потому что они не успевают вызревать на рано иссыхающей ботве. Омлет весело шкварчал на огне, теперь только старайся, подобно тайским кукерам, взбадривай лопаткой массу, иначе тут же пригорит, ох уж эта их особая посудина!
– Ты Мураками читаешь, вернее, слушаешь, потому что все читают, потому что модно? – В руках у Старика толстенный том. Знаю, это недавно вышедший романище Джонатана Литтелла.
– А ты своих «Благоволительниц» – поэтому же?
– Ты не ответила. А я отвечу: потому что тут – попытка глянуть на Вторую мировую изнутри, с позиции нациста. Мне это интересно. И это литература.
– А Мураками не литература? – Женский голос несколько спешно продолжал произносить текст, я не останавливала его. – Он, кажется, так просто, прозрачно пишет, а затягивает, как во что-то вязкое. – Я усердно вертела лопаткой в содержимом казанка. – Все, готово. Только книгу – в сторону. Договорились? Читать за едой не здорово, а в присутствии сотрапезника – преступление против его величества Общения.
