Платья Элизабет Сиддал, не убранные, оставленные жить в сумрачном доме на Чейн Вок продолжали источать аромат в шкафах рядом с одеждой Габриэля, и бесчисленные безделушки ее, разбросанные по всем комнатам, не позволялось убирать, но мисс Бёрден, возникшая и пленившая разом Морриса и Россетти, так немилосердно заполнявшая их страстные думы уже пять лет, и Анни Миллер, юная подавальщица, что жила прямо при пабе, в подвале, и Фанни-кокни, уличная дева, являлись на полотнах одним и тем же лицом, одной и той же статью, каждая то с рыжими, то с темными волосами.
Братство прерафаэлитов – монашеское, орденское? В честь великого Данте Алигьери, из преклонения перед его поэзией, перед его идеей Беатриче, идеей любви божественной, мистической и безмерной, назван был итальянец по крови, будущий Брат-прерафаэлит. Отец выразил свой восторг перед гением тем, что нарек его именем сына. Данте Алигьери воспевал свою бессмертную любовь в то самое время, когда тамплиеры, храмовники, братья, давши обеты девства-безбрачия, отказываясь от любви к женщине, и к брату, и к королю, и к матери, и к самому себе во имя единой любви к Богу, расцветали и побеждали, прежде чем сгинуть в тайну. В «Чистилище» Данте не раз помянул недобрым словом Папу Климента V и короля Филиппа Красивого, испытывая к ним отчетливую и действенную неприязнь. Не за расправу ли над тамплиерами, богатства которых правителю Франции так не хотелось упускать? Будучи изгнанным из Флоренции, Данте мог встречаться с храмовниками в Лукке или Вероне, мог вести с ними беседы и обсуждать возможное будущее, чувствуя с ними родство, приняв их сторону с начала дела по обвинению в ереси ордена рыцарей Храма Соломона. Преследуемый, он, возможно, чувствовал глубинную соединенность с Братьями Иерусалимского Храма, что пылали во Франции на кострах, скрывались в Италии, теряли свое имя, но не предназначение.
Не вослед ли тому Братству, растерзанному и сокрытому, обретшему и несущему тайну через века, взяло себе имя Братство художников, у коих один обет – творить истинно прекрасное, вопреки викторианским тлеющим законам, творить, кланяясь чистому раннему Возрождению, воспетому великим Данте? Братство совсем молодых поэтов стремительно продвигалось из своего выдуманного средневековья, из своего мистического монашества, из рыцарства служителей искусству к последнему великому стилю, слагало свой образ прекрасного, рождало свое лицо. Мужское ли? Женское? Или лицо-соединенность? Как часто оно повторяло себя же, двоилось, множилось, будто отраженное в себе самом, как в лунном зеркале, в калейдоскопе лунных отражений, путая оттенки волос и глаз, но оставаясь, по сути, тем же.
