Боязнь и Верность — вот стражи ворот светлого будущего. — философствовал Степан, подавив волну ничтожения. — И меч пламенеющий — марксистское слово. И Орден, и рыцари его… Ближе будущее — уже ворота. Это и есть общее уравнение мира. И опасна работа у ворот, и трудна, а порой, когда ждут тебя сотни единиц не выраженного ни в чем обывателя под типовыми папками «Дело» — откровенно скучна. Вот если бы и впрямь сознание греха или, шире, непригодности в деле строительства светлого будущего само расправлялось с его носителем, или хотя бы приводило с повинной, вопя из погребенной на дне преступной личности души с требованием справедливого наказания… «Да… — мечтал Чубак. — И наказания как таковые исчезли бы навсегда — осталось бы исправление. Ведь Управлять лучше, чем наказывать. А неисправимые?.. — продолжал Философски вопрошать Чубак. — От неисправимых должно со всей Решительностью защищаться. И шире внедрять меру ’’высшей социальной защиты». Идиллическая картина Грядущего, выросшего из сумевшей защититься революции, возникла у Степана перед глазами. Светлый город с остроконечными башнями, башни, увенчанными пятиконечными звездами, звезды, плывущие на знаменах идущих по воздушным переходам пионеров: барабанный бой слышен в том городе, звуки горна, призывы Коммунистической партии мягко кроют землю с расцвеченных репродукторов, нарядные дружинники чеканят шаг на чистых улицах — не с полицейскими целями, а так — старушке помочь, и просто — для красоты; с покоренного неба лицезрят Основоположники в окружении небесного воинства сверкающих дирижаблей, острокрылых планеров. Ах, — кольнуло Чубака в сердце, — планеры. А грешники? Грешники сами собой — темной идут полосой, отдельно, дабы не омрачать, за высоким забором, к черной реке… кануть. Как реку-то звали? Лета, кажется. Сами! — вот главное.
Как-то в одном учебном фильме (кажется, в кинозале номер три под Центральным переходом крутили его) увидел майор Чубак отдаленный прообраз своей исправительной системы.
Как ни странно, на самом дне социальных совершенств, у диких племен Южной Америки и Западной Африки лежало сокровище правосудия.
«Органы» племени поте из Верхнего Мараньона, например, удачно совмещали следствие с судом, приговором и наказанием. Вначале курандейро, местный шаман, на короткой стадии предварительного расследования путем расспроса духов через экстатический транс определял круг подозреваемых — в него, кстати, могли попасть целые роды — и велел им явиться на испытание. Вечером у большого костра собиралась вся деревня, подозреваемые и, само собой, преступник. Категория бегства была незнакома хитрым во всем остальном дикарям. Призвав духов, под неистовый барабанный бой и рычанье трещоток курандейро, он же местный лекарь, давал яд всем подозреваемым. Обычно яду варилось много, но после суда не оставалось ни капли — жители в порыве поддержки и одобрения выпивали весь котел зловонной жидкости и впадали в настоящее буйство — песни, пляски не смолкали до утра. Об осужденном на время мистерии забывали. Утром, пробудившись, находили труп — это и был совершивший преступление. Остальным яд ничего, кроме веселья, не приносил.
