Я открыла глаза, чувствуя в своей ладони руку мужа.
– Я волновался, – сказал он. – Операция шла очень долго.
– Со мной все в порядке, – сказала я и попыталась повернуться к нему, но меня опутывали трубки и провода.
– Ты очень бледная, – произнес он, гладя мое лицо.
– Ну, ты тоже немного побледнел, – ответила я.
Он рассмеялся. Я засыпала и просыпалась. Я говорила Аллену, что он не обязан со мной сидеть – у него так много дел.
– Я тебе нужен, – ответил он, – и поэтому я здесь.
От этих слов я расслабилась и почувствовала себя спокойно. Боже, как же хорошо! Почему так нельзя жить все время? Почему я считала, что должна нести весь груз ответственности и крутиться, как белка в колесе?
Я думала об этом и позже, когда меня выписали из больницы. Я сидела дома, а Аллен ездил за покупками и отвозил Мередит в школу и на все ее занятия. Мередит следила, чтобы я не забывала принимать таблетки. Впервые в жизни я ничего не планировала. Я смотрела в окно на оставшиеся кусты ядовитого плюща и поражалась живучести этого растения. Одной мне с этой заразой точно не справиться. Зависимость от окружающих порождала странное и незнакомое чувство примирения со всеми долгами, обязанностями и обязательствами.
Я чувствовала себя гораздо лучше – и по-другому. Аллен все чаще бывал дома. Он настаивал на том, чтобы самому возить меня на осмотры к врачам. Мередит делала уроки без напоминаний. Друзья приносили готовую еду, и если мы не ели ее сразу, то замораживали, а потом разогревали.
Каролин, которая звонила мне за два дня до операции, приехала в гости и привезла новые книги и цветы.
– Я думаю, они тебе понравятся, – сказала она и на прощание добавила: – Когда ты позволяешь кому-то тебе помочь, то должна показывать им, что их помощь важна для тебя.
В течение шести недель у меня перед глазами не было списка дел, которые нужно успеть. Я почувствовала свободу, которой не знала многие годы. Это была свобода от собственных ожиданий по поводу того, как у меня что-то получится. Прежде я думала, что позволить окружающим о тебе заботиться означает признание своей неполноценности. Я не знала, что в просьбе о помощи столько духовности.
Хотя ядовитый плющ карабкался вверх по южной стене нашего дома, меня это не удручало. Через некоторое время я снова села за руль, но сам факт самостоятельного передвижения перестал быть для меня важным. Да и вообще все старые дела потеряли былое значение. Даже после того как наша жизнь вошла в обычную колею, я часто позволяла своим близким подхватить часть моей ноши.
