Один — алтарник в тюремной церкви, где-то в русской глуши. Другая, потерявшая все-таки ребенка, чистит полы в деревенской церкви под Красногорском! Третий служит настоятелем где-то в ташкентской епархии, кажется.
Всех их приютил Христос. И я был счастливым свидетелем этого Чуда Божьего!
Так что моя вера, наверное, все-таки не в видимом мире, а на уровне любви к людям. А как их не любить, если они такие же, как ты? Да, еще среди них был паренек из Славянска, который писал песни и последнюю посвятил святому Евгению. В песне паренек сетовал, что не сможет уподобиться Евгению, не снявшему крест и за это убиенному. Смог. Пошел в ополчение воевать с фашизмом, и его убили.
А у меня веры такой, видать, нет. Да и жена не отпустила. Я статьи только про веру пишу, а так… нет, Христовой Правды ради, я не могу себя назвать по-настоящему верующим человеком!
Симпатизирующий слабак.
Прости, Господи!
Опубликовано в журнале «Русский пионер» № 48.
08 ноября 2014
Иван Охлобыстин поведает, как его закрутила вязь российских дорог, затеряла в осенних полях, зачаровала добрыми людьми. И припомнит, как сидел в глубоких думах у руин Херсонеса Таврического.
КАЖЕТСЯ, опять я не успел сдать вовремя материал в «Русский пионер» по теме «Эйфория». Перед коллегами неудобно, публицист должен работать, но закрутила меня вязь российских дорог, затеряла в бескрайних осенних полях, зачаровала добрыми людьми. Проще говоря, я ездил с выступлениями по русским городам, часть года посвящая Беларуси и Прибалтике. Повсюду я тонул в бездне доверия, исходящего от зала. От этого всегда хотелось по завершении выступления приставить ствол к голове и со словами «Пусть это чувство будет последним!» забрызгать кровью белоснежную трибуну. Такие дикости. О чем, несомненно, скорбит моя бессмертная душа, а плоть ликует. Эйфория, одним словом.
Было еще в далекой… такой далекой уже юности… что сидел я в глубоких думах у руин Херсонеса Таврического, вглядывался в слившиеся вместе ультрамариновые горизонт и море, у меня в ногах спали смертным сном остатки римских казарм, поросшие высоким синим ковылем, по которому волнами гулял морской ветер. В какое-то мгновение где-то пролаяла собака, в воздухе пахнуло жженой травой, я перевел взгляд на каменную арку с колоколом и распался на мириады атомов. Я был в каждом из них. Все это соединилось со всем миром, и я стал миром.
Длилось мгновение, помню всю жизнь. В тот день я стал другим. Видимо, какая-то биохимическая реакция на фоне переходного возраста.
