И какое-то время я только и могу что смотреть на него, а потом, когда уже начинаю дрожать, сажусь ближе к огню и сижу так, пока дрожь не прекращается.
Долго-долго.
Теперь я не вижу ничего, кроме костра.
Скоро мне нужно будет посмотреть, какие у меня остались припасы. Уцелели ли устройства связи, с помощью которых я могла бы наладить контакт с конвоем.
Скоро я должна буду вытащить из корабля тела родителей и…
Но это – скоро, это – не сейчас.
Сейчас есть только костер из огненного короба.
Крошечный огонек среди тьмы.
Все остальное может подождать.
Я не совсем понимаю, о чем говорила мама. Не уверена, что надежда – это то, что можно кому-то передать или взять.
Но я сказала, что возьму. Я сказала, что взяла.
И вот я сижу перед костром Брэдли на поверхности темной-темной планеты, и даже если своей надежды у меня нет, у меня есть надежда моих родителей.
И я надеюсь, что ее будет достаточно.
А потом небо надо мной и позади меня начинает светлеть. Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, как восходит местное солнце, и понимаю, что уже утро. Что я дожила до утра.
Хорошо, думаю я про себя.
Хорошо.
И я начинаю думать о том, что нужно сделать дальше.
– ЭТО ДОЛЖНО закончиться, Деклан. Ты сам это понимаешь. Мы уходим.
– Госпожа…
– Ты собираешься жить здесь один? Я знаю, тебе шестнадцать и ты думаешь, что уже взрослый, но…
– Я не останусь один…
– Деклан…
– Вы не велели мне прекратить. Сказали только, чтобы я никому не мешал.
– Ничего не получится. Я ждала, когда ты сам это поймешь.
– Но почему? Только потому, что Илай Пинчин говорит…
– Илай Пинчин – злой человек и расист.
– Тогда почему я должен…
– Потому что, кроме того, что несет Илай Пинчин, на это есть и другие причины!
Она встала и принялась заваривать чай. Деклан никогда раньше не видел, чтобы чай заваривали так сердито.
– Госпожа…
– И не ври мне, Деклан. Я по Шуму слышу, что ты все, что я сказала, пропустил мимо ушей.
Деклан нахмурился:
– Хорошо, тогда послушайте вот это.
И он открыл свой Шум, показав его ей.
Последние оставшиеся жители Горизонта грузили повозки на маленькой городской площади, усыпанной песком. Стараясь не смотреть им в глаза, Деклан шел к дому, где жил вместе с матерью.
Но это ведь больше не правда, так? – думал он. Мама уже отправилась в Хейвен с предпоследней группой беженцев, а перед уходом накричала на него еще сильнее, чем госпожа Койл. Они обменялись оскорблениями и так и не помирились. Это саднило его душу, как открытая рана, которую он бередил против воли. Деклан не хотел ссориться ни с матушкой, ни с госпожой, ни с жителями
